Тема повести временных лет. "повесть временных лет" как исторический источник

Историк Игорь Данилевский о структуре «Повести временных лет», мотивах ее автора и мифичности князя Рюрика

На каких источниках основан текст «Повести временных лет»? Чем руководствовался летописец, по версии Алексея Шахматова? Какие сведения «Повести временных лет» не соответствуют археологическим материалам? На эти и другие вопросы отвечает доктор исторических наук Игорь Данилевский.

«Повесть временных лет» — это, казалось бы, основа основ, история Древней Руси. Это довольно любопытный текст. Это условно выделяемый текст с условной датой. То есть самой «Повести временных лет» в отдельном списке не существует. Это начальная часть подавляющего большинства летописных сводов. Собственно говоря, летописи в большинстве своем начинаются с «Повести временных лет». Это условное название, оно подается по первым строчкам в Лаврентьевском списке 1377 года: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская зем[л]я, кто въ Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть».

К сожалению, даже само название не вполне ясное, не говоря уже о тексте «Повести». «Повесть» охватывает период с разделения земли между сыновьями Ноя и кончая двумя первыми десятилетиями XII века. Там есть недатированная часть, которая включает в себя легенды, а потом вроде бы идет датированная часть, которая начинается с 6360 года. Хотя сама запись 6360 года — обычно эта дата переводится как 852 год в нашей системе летоисчисления — довольно странная. Там написано: «В лето 6360, Индикта 15 день, наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля». Сразу возникает вопрос: что это за Михаил? Речь идет о византийском императоре Михаиле III. И с него почему-то начинается русская история.

В датированной части есть целый ряд легендарных сведений, которые у нас часто вспоминают. Это и призвание варягов, и княжение Кия, Щека и Хорива в Киеве, и основание Киева как будущей столицы государственного объединения, которое возникнет. Но надо помнить об одной очень неприятной вещи, о которой очень часто забывают. Во-первых, текст «Повести» был написан в начале XII века. Во-вторых, «Повесть» основывалась на предыдущих летописных сводах — это Начальный свод 90-х годов XI века, ему предшествовал Древнейший свод, как назвал его Алексей Александрович Шахматов, выделивший этот изначальный текст, и он был написан в 30-е годы XI века. С Шахматовым многие исследователи не согласны, но все сходятся на том, что в 30-е годы XI века был создан какой-то рассказ. Рассказ этот, как говорят, монотематический, то есть он не разбит на годы. Хотя это тоже летописание. Дело в том, что в древнерусском языке слово «летописание» не обязательно предполагало хронологическую сетку. Скажем, «Деяния апостолов» тоже называли летописанием, хотя при всем желании в «Деяниях апостолов» вы не найдете ни одной даты.

Самое интересное — когда появились годовые даты в тексте «Повести временных лет». Алексей Александрович Шахматов установил, что эти даты были вставлены задним числом на рубеже 60-70-х годов XI века. Одна из загадок — кто их вставлял, зачем их вставляли. Шахматов обратил внимание: появляются не только годовые даты на рубеже 60-70-х годов, но появляются также календарные и часовые даты. Причем они появлялись очень интересно. Сначала это событие, которое происходит в Киеве, потом в Тмутаракани на Таманском полуострове, потом в Чернигове, потом опять в Тмутаракани, потом вновь в Киеве. И Шахматов, который создал современную основу изучения летописных сводов на рубеже XIX-XX веков, пришел к выводу, что он знает человека, который именно в это время уезжал из Киева в Тмутаракань, потом ездил в Чернигов, возвращался в Тмутаракань, возвращался в Киев. Это был Никон Великий, или Никон Печерский, сподвижник Антония Печерского и духовник Феодосия Печерского (это один из основателей Киево-Печерского монастыря). Но это выводы, которые у нас не всегда вспоминают, — что и даты для всех событий, которые происходят до конца 60-х годов XI века, условные, сам текст постепенно развивался, и многие сведения, которые у нас сейчас принято рассматривать как достоверные, появились очень поздно. Это, судя по всему, легендарные рассказы, которые попали в состав «Повести временных лет».

Конечно, возникает целый ряд вопросов: «Зачем создавали этот текст?», «С какой целью?», «Почему одни события фиксировались, другие не фиксировались?»

Скажем, поход Святослава на Болгарию фиксируется, а поход на Каспий, который был чуть раньше, не фиксируется. И это достаточно серьезный вопрос.

«Повесть временных лет» — источник загадочный еще по одной причине. Как писал один из исследователей «Повести» Игорь Петрович Ерёмин, что, когда мы читаем «Повесть», мы попадаем в мир, где все непонятно. И это действительно так. С другой стороны, многие современные исследователи, в том числе Дмитрий Сергеевич Лихачев, говорили, что нет, все понятно, мышление у человека всегда было одним и тем же, оно не менялось. Хотя на самом деле, мягко говоря, это не так. И это осознание того, что между автором «Повести временных лет» и нами существует определенный временной и культурный разрыв, дает ключ к пониманию «Повести временных лет».

Это достаточно сложная вещь, потому что, когда начинаешь рассматривать эти события внимательно, выясняются очень любопытные вещи. Например, летописца мало волновало рассказать, как все было на самом деле. Он вовсе не собирается подчиняться воле князя. В отличие от позднего летописания, которое очень жестко контролировалось центральной властью, «Повесть временных лет», видимо, составлялась монахами по своему собственному усмотрению, о чем будет писать один из летописцев в XV веке: «Завидую тем летописцам, которые работали без такой жесткой цензуры».

С другой стороны, летописца очень интересует вопрос: что бы это значило? То есть он пытается объяснить своим читателям не то, как это было на самом деле, а что это было. Причем он встраивает свою историю в историю сакральную — это продолжение сакральной истории, в чем-то ее повторение. Поэтому он часто цитирует прямо или косвенно библейские тексты и приспосабливает к ним события, которые он фиксирует.

Это очень серьезный момент, потому что «Повесть временных лет» характеризовалась по-разному. Тот же Алексей Александрович Шахматов скажет, что «рукой летописца водили не отвлеченные представления об истине, а мирские страсти и политические интересы». Эта фраза очень хорошо прижилась в советской историографии. Сама идея была развита учеником и последователем Алексея Александровича Шахматова Михаилом Дмитриевичем Присёлковым, который просто писал, что летописец — это служитель придворной канцелярии князя, который не останавливается перед тем, чтобы исказить народное предание, переставить события местами, поставить ложную дату, и он недешево продал свое перо.

Эта довольно хитрая установка приводит Присёлкова к очень тяжелому для нас выводу о том, что «Повесть временных лет» — источник искусственный и малонадежный. Это было написано еще в 1940 году, хотя никто на это внимания серьезного не обратил, и «Повесть временных лет» продолжают использовать как основной источник по ранней истории Древней Руси, хотя многие сведения носят явно легендарный характер. Это и предание о восточнославянских племенах: полянах, древлянах, северянах. Последние сведения об этих племенах заканчиваются в конце X века. Северяне живут дольше всего — в 1024 году они упоминаются в последний раз. Это притом, что сама «Повесть» пишется уже в начале XII века, то есть разрыв больше сотни лет.

Эти сведения очень плохо стыкуются с археологическими материалами. Археологи голову сломали, как привязать к летописным данным свои археологические материалы. Ничего путного у них не получается. А если мы вспомним, что точно такие же названия есть у южных славян, у западных славян — это было известно еще в XIX веке. Михаил Погодин писал: «Такое впечатление, что всем славянам сдавали из одной колоды карт, нам просто повезло больше всех, и мы получили карты всех мастей». Но об этом часто забывают и рассматривают это как вполне достоверное сведение. Я бы так, наверное, не поступал.

Так что «Повесть временных лет» очень сложный источник. Просто пересказывать его для профессионалов особого смысла не имеет.

Хотя профессионалы периодически к этому прибегают и пытаются установить этническую принадлежность Рюрика, который вообще-то фигура мифическая.

Кстати, в Нидерландах школьники начинают изучать историю своей страны с того, что в 862 году к ним пришел конунг Рюрик и создал свое государство.

Поэтому рассказ о призвании варягов я бы не брал в качестве свидетельства о реальных событиях. Хотя князья, наверное, приглашались. Скорее всего, приглашались и варяги. Если мы посмотрим родословную наших князей, то окажется, что у всех матери — иноземки и что все они были, мягко говоря, невосточными славянами, хотя все князья были нашими. Но это ни о чем не говорит. Вернее, это говорит о культурном контексте, в котором создавалась «Повесть временных лет».

Автор ее достаточно начитанный человек. Он знает хорошо греческие тексты, он использует и тексты, написанные на древнееврейском языке. Были найдены, по крайней мере, две вставки в начальной и в конечной части «Повести временных лет» из «Иосиппона» — это переработка «Иудейской войны» Иосифа Флавия. Он, судя по всему, достаточно начитанный человек, он часто ссылается на апокрифы, хотя мы этого не замечаем, поскольку он рассказывает, будто это все было на самом деле. Но для того, чтобы понять текст «Повести», мы должны, конечно, обращаться к литературным источникам, которые были доступны этому монаху, и тогда мы поймем смысл этих сообщений, потому что эти цитаты использовались не просто так. Это всегда отсылка к контексту цитат, и понимать такой текст можно, только если мы знаем, чем он заканчивается в других текстах.

Именно поэтому серьезным шагом вперед должно стать новое изучение «Повести временных лет». Во-первых, понять летописца. Во-вторых, привлекать другие источники, для того чтобы восстанавливать ту сторону, которая нас волнует: как это было на самом деле? Серьезным шагом вперед, наверное, будет монография, которая должна выйти в Киеве у замечательного украинского историка Алексея Петровича Толочко, который как раз пошел по тому самому пути, который наметил, но так и не использовал Михаил Дмитриевич Присёлков. Он написал очень интересную книгу, которая, я думаю, вызовет неоднозначную реакцию и в Москве, и в Киеве, и у историков-профессионалов, занимающихся ранней историей Древней Руси. Но это очень серьезный шаг, потому что он в какой-то степени избавит нас от иллюзий, существующих при буквальном понимании текста «Повести временных лет».

Еще раз повторю, что это текст очень сложный. И я бы согласился с Игорем Петровичем Ерёминым, который писал, что, когда мы начинаем читать «Повесть временных лет», мы попадаем в совершенно загадочный мир, в котором все непонятно. И такое непонимание, фиксация его — это, наверное, достойное занятие, это лучше, чем сказать: «Нет, нам все понятно, нет, мы точно знаем, как все было на самом деле».

Характеристики князей в летописи бывают как прямые (чаще всего изложенные в посмертных панегириках или в комментариях летописца к отдельным событиям − обширными авторскими ремарками сопровождается, например, повествование о крещении Руси Владимиром), так и косвенные. По большому счету своеобразное представление автора о том или ином князе отразились почти в каждом летописном упоминании о нем. Подчас такие характеристики противоречивы и содержат следы разновременных летописных наслоений.

Поскольку легендарный родоначальник династии Рюриковичей удостоен в «Повести временных лет» лишь нескольких беглых упоминаний, изложение наблюдений начнем с Олега. Первое, что всячески стремился подчеркнуть летописец в связи с этим князем – законность его вокняжения. В небольшую летописную статью вместилось и обозначение статуса этого исторического персонажа – «от рода» Рюрика, и описание некоей церемонии передачи в его руки «княженья» и малолетнего Игоря. В дальнейшем и сам Олег неизменно выглядит у летописца неким скрупулезным законником. Он рассаживает своих наместников по городам, устанавливает для окрестных племен дани, заключает договоры с греками. Отдельного внимания заслуживает история прихода князя Олега в Киев, изложенная в статье под 6390 (882) годом.

С одной стороны, здесь может показаться, что князь ведет себя как коварный обманщик – он прячет в ладьях своих воинов и выманивает из города Аскольда и Дира, представившись купцом и их родственником. Однако, с другой стороны, Олег выступает защитником интересов малолетнего Игоря, по версии летописи, единственного законного претендента на власть, чьи права ущемили бояре Рюрика, завладевшие землей полян. Летописные события вновь обретают характер церемонии: пришедшие на зов самозванцы покорно выслушивают обвинения Олега.

Еще одно обличие Олега в летописи – удачливый воин и жестокий военачальник. Этот князь не только значительно расширил территорию Руси, собирая многообразную дань и военные трофеи. Во главе большой объединенной армии с помощью хитроумного военного плана он вынудил просить о снисхождении непобедимых греков. Правда, Олег был чрезвычайно жесток с греческими пленниками, и летописец объясняет это своеобразными традициями войны. Несколько двойственным выглядит в летописи отношение Олега к религии. С одной стороны, он язычник, сжигавший около Константинополя христианские храмы, чья дружина клялась при заключении договоров языческими богами. Олег обращался с просьбой предсказать судьбу к волхвам и кудесникам и получил от своих соплеменников прозвище «Вещий», возможно, намекавшее на жреческие функции князя. С другой стороны, Олег признавал христианские клятвы греков, которым он, кстати, напомнил святого Димитрия Солунского. Князь не возражал, когда греки учили его послов своей вере и даже заявил своему кудеснику: «То ти неправо глаголють волсъви, но все лжа есть». Правда, за невнимательное отношение к предсказаниям Олег, в конце концов, поплатился жизнью.

Летописный Игорь положительным правителем не выглядит. В большинстве статей, где упомянут этот князь, он кажется слишком пассивным, недостаточно энергичным. Если верить «Повести», будучи наследником Рюрика, Игорь долгое время вообще не правил, за него это делал Олег. Из текста «Повести временных лет» следует, что Игорю на начало его княжения было не менее 24-х лет. Академик Творогов называет и другую цифру – не менее 33-х лет. В последнем случае регентство Олега вообще представляется неким историческим мифом, так что на самом деле Олег и Игорь вполне могли быть самостоятельными князьями. Однако и когда Игорь вырос, он, по словам летописца, только собирал дань после своего опекуна, даже жену ему «привели», тогда, как обычно летопись сообщает про князей − «поя себе жену», т.е. искали себе жену.

Не вполне героической выглядит и воинская деятельность Игоря. Молодой князь только однажды победил древлян, но не покорил их, как раньше Олег. Порою во время похода дружина принимает решение и диктует князю, что ему делать – брать дань с греков или идти к древлянам. Не походит Игорь на своего предшественника и во время похода на греков. Он мучает пленников, проявляя при этом столь зверскую изобретательность, что летописец даже составил список таких казней. Однако в дальнейшем Игорь, предавший огню значительную часть греческого побережья и имевший в своем распоряжении армию в пять раз большую, чем у Олега, оказывается вынужден отступить. Более того, по сообщению летописца на этот раз князь до византийских земель вообще не дошел, но согласился взять дань, предложенную греками.

Эта последняя подробность раскрывает еще одну черту Игоря Рюриковича, постоянно отмечаемую составителем летописи, – его жадность. И действительно, автор то и дело упоминает, что во время своих поход Игорь пытался собрать как можно больше дани и трофеев. Уже в походе 941 г. Игорь, по словам летописца, «взял именья немало». Второй раз отправившись на греков, он даже не начал военных действий, услышав предложение императора о прибавке к тому, что установил Олег. А еще через год, хотя с греков и была стребована дань, дружина вновь жаловалась Игорю на скудость в оружии и одежде. Тогда князь отправляется к древлянам и начинает творить там, по сути, произвол, к прежней дани он прибавляет новую, а обойдя древлянские земли, внезапно решает походить еще. Такое решение вызвало возмущение древлян, они пытаются образумить князя, а затем убивают и хоронят его где-то «у Искоростеня», т. е. вне городской черты, что считалось для князя позорным.

Княгиня Ольга охарактеризована в летописи как «смыслена» и как «мудрейши всех человекъ». Однако, наряду со сметливостью и хитроумием, летописца, по-видимому, интересовала еще одна черта княгини – её умение соблюсти дипломатический этикет. Ведь большинство поступков Ольги, на которые обратил внимание составитель летописи, имели одну-единственную цель – без мужа, без дружины, ведя тонкую дипломатическую игру, все-таки остаться у власти и тем самым сохранить жизнь сыну Святославу, которого коварные древляне уже мечтали погубить.

Так в летопись попадают три эпизода, которые среди исследователей принято называть «местями княгини Ольги». Здесь рассказывается, как после гибели Игоря в Киев приплыли двадцать лучших древлянских мужей, чтобы просить вдову стать женой их князя Мала. Ольга же при этом ведет себя так, как будто бы она не вдовая княгиня, а сам киевский князь. Летописец постепенно, со всеми подробностями, разворачивает перед ними картину церемонной великокняжеской аудиенции. Заранее уведомленная о происходящем Ольга, сидящая в высоком тереме, призывает послов и начинает вновь расспрашивать их о цели приезда. Грубоватые древляне поступают здесь не слишком дипломатично. Вначале они весьма нелестно отзываются о погибшем Игоре, а затем сразу же начинают расхваливать своего князя. Мудрая Ольга этой бестактности, кажется, не замечает, по крайней мере, отвечает послам неожиданно мягко и, по-видимому, подчиняясь принятому этикету: «Любо ми есть речь ваша…», но тут же ставит им одно условие – наутро им явиться к ней снова, будучи принесенными в ладье, тем самым якобы желая еще раз почтить их. Столь странное требование княгини напоминает ситуацию из волшебной сказки, как мы увидим далее, Ольга на самом деле начинает «говорить клюками», т. е. задавать загадки недалеким древлянам. Смысл первой из них в том, что на Руси в ладьях носили не только особо чествуемых людей, но и покойников, а само слово «почтити» означало не только «оказать честь», но и «похоронить с почетом».

Таким образом, оговаривая подробности появления древлян на княжеском дворе, заносчивые послы и мудрая княгиня с самого начала имели в виду абсолютно разные вещи. При этом мы не можем сказать, что Ольга просто напросто обманула присланных к ней гонцов. Это уронило бы её княжеское достоинство. Ведь она заранее предупредила их о том, что с ними произойдет, но послы были вольны истолковать ее слова так, как им заблагорассудится. Более того, древлянские посланники приняли охотно все условия княгини и наутро улеглись в собственную ладью. Но даже когда злополучное посольство уже оказалось на дне ямы, заблаговременно вырытой киевлянами среди княжеского двора, Ольга еще раз осведомилась у осознавших наконец суть происходящего гонцов, добра ли им честь. «Пуще (т. е. позорнее) ны Игоревы смерти», – ответили древляне, тем самым признавая поступок Ольги достойной местью за смерть мужа. И лишь после того, как злосчастное посольство само произнесло себе приговор, Ольга повелела засыпать яму.

Далее, продолжая действовать по правилам брачного церемониала, княгиня отправила гонцов в древлянскую землю с требованием прислать к ней более знатное посольство. Но вновь пришедших лучших древлянских мужей из числа правителей она отправляет помыться в баню. Вторая загадка княгини Ольги основывалась, вероятнее всего, на обычае обмывать покойников, а также на том, что сожжение существовало у полян как погребальный языческий обряд, кстати, подробно описанный в недатированной части «Повести временных лет». В итоге нежеланные древлянские гости, не сумевшие распознать потаенный смысл княгининой просьбы, оказываются сожженными в бане.

Вслед за тем Ольга объявляет о своем желании отправиться в земли соседнего племени, дабы поплакаться над гробом мужа, т.е. устроить ритуальное оплакивание и тризну. Княгиня вновь действует, всецело подчиняясь обычаям. Ведь, с одной стороны, не исполнив всех погребальных обрядов про первому мужу, нельзя было выйти замуж вновь, а с другой, − именно невесты в Древней Руси обычно отправлялись в путешествие к дому жениха.

На могиле Игоря, находившейся, как мы помним, в безвестном месте за городом, Ольга повелела насыпать памятный холм. А вот последовавшую затем тризну по Игорю княгиня превращает в поминки по незадачливым сватам, когда прислуживавшие ей в начале пира отроки пьют уже «в честь» (или – «в память») мертвецки упившихся древлян, которых дружина затем «иссекает».

В летописи помещен рассказ и еще об одной, четвертой, мести Ольги – сожжении главного древлянского города Искоростеня. На сей раз княгиня появляется в земле обидчиков мужа во главе большой дружины в сопровождении варяжских воевод. Упомянута здесь и трогательная подробность – участие в битве юного Святослава. Однако постепенно внимание летописца вновь оказывается сосредоточено на Ольге. Именно с ней ведут переговоры жители осажденного города. Именно благодаря её хитроумному плану Искоростень в конце концов оказывается не только взят, но и сожжен дотла.

Интересна речь княгини, обращенная к древлянам, ибо «смысленая» киевская правительница продолжает и здесь говорить «клюками», всячески стремясь развеять опасения жителей Искоростеня, накрепко затворившихся в городе из опасения страшной мести. Ольга в то же время с подозрительной настойчивостью повторяет: «Мало у вас прошю… сего прошю у вас мало. Вы изнемогли в осаде, да сего прошю у вас мало». Подобная игра слов, к сожалению, не всегда сохраняемая в переводах княжеской речи на современный русский язык, как-то уж очень напоминает имя древлянского князя, ранее упоминавшееся в летописи. И ведь действительно, после сожжения главного из своих городов и пленения старейшин, обложенные тяжкой данью древляне навсегда теряют независимость и оказываются ровно в таком положении, как если бы они выдали Ольге своего князя в качестве дани.

В дальнейшем летописном повествовании разумная Ольга изображается и как устроительница порядка в государстве. Обходя все свои земли, она устанавливает налоги и дани, сначала у древлян, а затем в Новгороде и Пскове.

Характерно, что в описываемых в «Повести» многочисленных событиях Ольга никак не проявляет себя и даже почти не упоминается. Теперь она старая матерь Святослава, бабушка троих внуков. Такая перемена в характеристике героини объяснима как общественным укладом Древней Руси, так и религиозными воззрениями княгини, а возможно, и повествовавшего о ней летописца. С одной стороны, с началом княжения Святослава княгиня из всесильной регентши превращается в фигуру юридически не самостоятельную, лишенную всякой власти, своеобразную королеву-мать. Не случайно даже рассказ о попытках Ольги склонить сына к принятию христианства составитель летописи помещает ранее известия о том, что сын Игоря возмужал и начал череду удачных походов на соседние племена. С другой стороны, пожилая княгиня (даже при всех нестыковках летописного летосчисления), к 968 году перешагнувшая свой 60-летний рубеж, только однажды в своей жизни бывшая замужем, воспитавшая сына и неукоснительно следовавшая со времени своего крещения требованиям христианского благочестия, отныне соответствовала тем критериям истиной вдовицы, которые были сформулированы еще в послании апостола Павла. Летописец не мог не знать, что во времена возникновения первых христианских общин благочестивые вдовы находились на их иждивении и попечении, возможно, поэтому дожившая до преклонного возраста киевская княгиня в его повествовании бездействует, ожидая опеки и защиты повзрослевшего сына.

Сын Ольги Святослав, не послушавший уговоров матери принять крещение, был, очевидно, весьма несимпатичен составителям летописи. Поэтому печальную кончину этого князя автор предрекает в самом начале рассказа о нем. А наряду с героическими чертами Святослава – многочисленными завоеваниями и умением довольствоваться в походах лишь самым необходимым, безудержной храбростью − в «Повести временных лет» упоминаются и негативные. Сын Игоря в летописном повествовании проявляет своеобразную алчность. Его главным аргументом при перенесении столицы в Переяславец-на-Дунае было удобство доставления туда дани. Да и греческие подношения, картинно продемонстрировав иноземным посланцам небрежение ко всему, кроме оружия, Святослав все-таки повелел свои отрокам принять. Княжеская храбрость под пером летописца порой весьма напоминает неоправданное безрассудство. Именно самонадеянность подвела князя, когда в последний раз, не вняв совету воеводы, он направился прямо навстречу поджидавшим его печенегам.

Кроме того, Святослав коварен. Так договор с греками был нужен ему лишь для того, чтобы проследовать мимо их земель с небольшой дружиной. Не слишком заботился князь и о судьбе своей земли. Довольно равнодушно рассадив сыновей по разным городам, Святослав лишь незадолго до своей гибели с сожалением вспомнит о том, что русская земля далече.

Одним из центральных персонажей «Повести временных лет» является Владимир I Креститель. Летописный рассказ об этом князе содержит множество разнородных наслоений и, очевидно, неоднократно перерабатывался летописцами, так что известные предания: об обстоятельствах женитьбы Владимира на полоцкой княжне Рогнеде или радимичах, бегающих от волчьего хвоста, − соседствуют здесь с христианской легендой о киевских первомучениках-варягах, обширными книжно-дидактическими рассуждениями автора и даже конспективным изложением всего Ветхого и Нового Завета в знаменитой «речи философа». В итоге образ Владимира в летописи получился неоднозначным. Так, словно перед нами не один, а два или три разных князя.

Владимир-язычник напоминает здесь несколько своего отца – это воинственный и удачливый, но коварный князь. Он совершает многочисленные походы, с легкостью покоряя окрестные племена. При этом, в отличие от излишне самонадеянного Святослава, летописный Владимир с самого начала проявляет себя как осторожный и осмотрительный дипломат. Уже имея в своем активе такой список побед, от которого вполне могла бы закружиться голова, он предпочитает заключить крепкий мир с богатыми и воинственными болгарами. По крайней мере, так можно истолковать совет воеводы Добрыни поискать данников-«лапотников», которому и последовал князь.

Еще несколькими годами ранее киевский правитель находчиво избавляется от наемников-варягов, при этом не причинив им никакого вреда. Правда, в самом начале своего княжения Владимир убивает своего родного, (причем старшего!) брата, Ярополка и делает это совершенно осмысленно, сначала наняв для похода на Киев варяжскую дружину, затем подкупив братнего воеводу Блуда. Однако отношение летописца к этому факту было, по-видимому, двойственным. Будучи не в силах совершенно оправдать Владимира, он все-таки пытаясь снять с него как можно большую часть ответственности.

С одной стороны, еще задолго до похода на Киев младший Святославич рыцарственно посылает гонцов к брату с предупреждением о своих намерениях, а чуть позже летописец вкладывает в его уста фразу, весьма созвучную той, что произнес впоследствии Ярослав Владимирович, отправляясь на Святополка Окаянного: «Не язъ бо почалъ братью бити…». Несравнимо большее осуждение летописца вызывает предавший Ярополка воевода, не только удостоенный обширного обличения, но и изображенный в летописи наиболее активным участником заговора.

С другой стороны, летописец все-таки изображает Владимира закоренелым язычником. Обосновавшись в Киеве, князь ставит там целый пантеон идолов, и, возвращаясь из военных походов, иногда приносит им жертвы. А самым большим княжеским пороком оказывается женолюбие. Летопись упоминает не только нескольких языческих супруг Владимира, но и 800 его наложниц, а также то, что князь вообще был «несытъ блуда». Правда, историческая основа подобных сообщений остается для нас весьма туманной. По восточным представлениям, например, размер гарема призван свидетельствовать прежде всего о могуществе правителя, а из дальнейшего летописного повествования упоминания о судьбе наложниц Владимира вообще чудесным образом выпадают.

Другой образ Владимира в летописи – это образ князя, занятого испытанием вер, выбором для Руси новой, объединяющей разрозненные племена религии. При чтении этого отрывка, начинающегося статьей 6494 (986) года, ясно ощущается, что написан он православным книжником, совершенно точно знающим, чем все окончилось. Выбор князя, словно был предрешен. Основная же идея повествования о выборе веры заключается в том, чтобы сделать принятие Русью православия делом максимально независимым от Византии, и поэтому Владимир предстает здесь непредсказуемым собеседником, тонким и осведомленным дипломатом. Показательно, что отношения князя к представителям различных религий существенно различается.

Так, сладко заслушавшись болгар-магометан, он находит затем весьма бытовой поверхностный предлог для непринятия ислама и отвечает миссионерам чуть ли не пословицей. А в ответ на весьма похожие требования хазар князь вдруг проявляет вдруг столь тонкое знание основ иудаизма, каким обладали лишь умудренные опытом многовековой полемики христианские книжники. И в итоге иудеи уходят из Киева посрамленные. В то же время в разговоре с посланцами папского престола Владимир вынужден был довольствоваться лишь туманной ссылкой на традицию: «Отцы наши сего не приняли суть», в которой можно усмотреть намек на западные миссии, прибывавшие, согласно германским источникам, еще ко двору Ольги.

Дипломатичность княжеского ответа понятна – официальный разрыв между западной и восточной ветвями христианства, о котором уже хорошо знал составитель «Повести временных лет» в начале XII столетия, состоялся лишь через семь десятков лет после описываемых событий.

В отличие от всех предшествующих посланцев греческий философ произносит в летописном повествовании огромнейшую речь, по ходу которой Владимир лишь иногда вставляет точные, но бесстрастные вопросы. Так что летописный текст весьма начинает походить на катехизис, т. е. сборник, содержащий изложение основ христианского вероучения, которое, согласно средневековой традиции, обычно строится в форме вопросов и ответов.

Итог беседы Владимира с философом предопределен общим замыслом повествования о выборе веры. Князь не дает окончательного ответа, решив подождать «еще мало».

Третий Владимир «Повести временных лет» – это князь-христианин градо- и храмостроитель. Неожиданно в этой части повествования киевский правитель оказывается довольно слабым полководцем. Правда, он воюет с печенегами и даже побеждает их, но все же большинство военных успехов Владимира в этот период оказываются связанными с какими-то дополнительными обстоятельствами, будь то храбрость и сила юноши-кожемяки, находчивость белгородцев, или княжеский обет построить церковь в Васильеве.

Не слишком удается летописному Владимиру и поддержание порядка в государстве. Составитель летописи упоминает законодательные эксперименты князя, пытавшегося отменить вначале смертную казнь, а затем денежные штрафы. Впрочем, этот эпизод «Повести временных лет», где активную роль играют епископы и старцы, то и дело пытающиеся указывающие князю, как ему поступать, можно интерпретировать и как сатирический выпад летописца против вмешательства церкви в дела государства. Ведь ни до, ни после этого случая законодательная деятельность русских князей в поле зрения летописи не попадали, а порядок на Руси, если верить «Повести», водворился лишь после того, как Владимир принял решение вернуться к законодательным основам, существовавшим еще задолго до крещения.

Основное внимание летописца в этот период жизни князя привлекают широкие пиры Владимира, во время которых пища также раздавалась всем больным и убогим Киева. Сам же князь, сидящий за пиршественным столом вместе со своей дружиной и совещающийся с ней об устройстве страны и военных делах, здесь чрезвычайно напоминает былинного Владимира Красное Солнышко, воплощавшего собой идеальные черты русского князя.

А вот деятельность Ярослава Владимировича, впоследствии прозванного Мудрым, получила в «Повести временных лет» весьма неоднозначную оценку. Возможно, составление летописи слишком долго находилось в руках противников князя, например, при дворе его брата Мстислава Владимировича, и поэтому летописный Ярослав приобретает знакомые летописные черты мудрого и просвещенного правителя лишь в некоторые последние годы своего княжения.

Гораздо чаще летописец обрисовывает этого исторического персонажа гротесково-сатирически. Так, молодой Ярослав, посаженный Владимиром на княжение в Новгороде, изображен здесь как жадный, непокорный князь. В 6522 (1014) году он отказывается отослать в Киев дань, как делали до этого все новгородские посадники, а на следующий год даже нанимает варягов, чтобы воевать против собственного отца. Далее он представлен повествователем и как слабый, немудрый, коварный воевода. Сидящие без дела в Новгороде варяги начинают творить насилие горожанам и их женам. В ответ новгородцы избивают часть варяжской дружины, но и сами оказываются убиты Ярославом, обманом заманившим их в ловушку. Однако буквально в ту же ночь оставшийся без дружины незадачливый новгородский властитель получит от сестры известие о смерти отца и гибели братьев – Бориса и Глеба и вынужден будет со слезами просить прощение у вече.

Позднее в портрете Ярослава появятся черты праведного мстителя за смерть братьев, исполнителя Божьей воли. Летописец даже вкладывает в его уста знакомую фразу: «Не я почах избивати братию, но он. Да будет отместник Бог крови братья моя». Однако в целом отношение летописи к этому князю изменится далеко не сразу. Так, например, летописец сообщает, что отправившись в поход на Святополка Ярослав целых три месяца не решался вступить в битву, так что расположившиеся по разные берега Днепра дружины двоих князей достояли там да самых заморозков, т. е. до времени года, когда конным воинам, державшим лошадей на подножном корме, необходимо было либо немедленно вступать в бой, либо расходиться, как говорится, по зимним квартирам. Более того, по версии «Повести временных лет», первое сражение Ярослава со Святополком вполне могло вообще не состояться, если бы не заносчивость Святополкова воеводы, «выехавшего на берег укоряти новгородцев». После этого оскорбленная дружина якобы заявила своему предводителю, что она может вступить в битву и без его участия. Наконец победа, одержанная Ярославом, увязывается в летописи с таким количеством оговорок и обстоятельств, что финальное водворение князя на киевском престоле совсем не кажется справедливой наградой за проявленную доблесть.

Положение не меняется и через два года. Теперь уже Ярославов воевода при очередном военном столкновении укоряет и дразнит польского короля. Поступок запредельной дерзости, если учесть свято почитаемую в средние века разницу между монархом и любым из его подданных. Даже упомянутые выше распоясавшиеся дружинники Святополка такого себе не позволяли и обращались в первую очередь к своим новгородским коллегам, задевая князя лишь косвенно. Однако оскорбленный монарх немедленно переправляется на другой берег, и Ярославу не остается ничего другого как с позором бежать. Причем, добравшись до родного Новгорода, князь собирался бежать и далее за море, но новгородцы останавливают его, затем собирают деньги и приводят из-за моря варягов, т. е. фактически и создают ту княжескую армию, с которой он год спустя одержит победу на Альте.

Описание альтинского сражения выделяется из окружающего повествования героической патетикой, однако, еще через несколько лет, рассказывая о столкновении Ярослава с родным братом Мстиславом, летописец не найдет детали более достойной упоминания, чем золотой плащ варяжского князя Якуна, который этот наемник к тому же еще и потерял, убегая с поля боя.

Отношение летописца к Ярославу меняется в лучшую сторону лишь после 1026 года, когда князь заключает со своим братом договор о мире и разделе русской земли. С этого времени Ярослав Владимирович приобретает наконец черты привычные для хорошего, положительно оцениваемого летописцем князя. Он побеждает поляков и печенегов, распределяет между дружинниками земли, основывает города.

Лишь после смерти Мстислава Владимировича, фактически в одной только статье 1037 года «Повести временных лет» показывает Ярослава соответственно тому имени, с которым он остался в отечественной истории и памяти потомков. Летописец отмечает любовь князя к монашеским уставам и книгам. Нашла отражение в русской летописи и градостроительная деятельность Ярослава, причем в приведенном здесь простом перечне киевских храмов скрывается очевидный для летописца княжеский замысел о новом статусе русской столицы. Действительно, возводя в Киеве храм святой Софии и Золотые ворота, Ярослав тем самым превращал свой город в некое подобие заморского Константинополя.

Необходимо отметить, что греки, в свою очередь, заимствовали идею Золотых ворот из Иерусалима. Именно через них, по преданию, Иисус Христос въехал в город за неделю до Воскресения. С тех пор подобными элементами священной топографии старался обзавестись всякий город, претендовавший на звание столицы православного государства. Символика храмов претерпела впоследствии изменения, но вот Золотые ворота были несколько веков спустя во Владимире, а в Москве их роль во время определенных церемоний выполняли ворота Спасской башни Кремля.

Таким образом, князь представлен в летописи не просто заказчиком новых храмов, он основывает в Киеве метрополию. И целенаправленно перестраивает город, подчеркивая его столичный статус. В дальнейшем в поле зрения летописца будут регулярно попадать сведения о церковно-государственной деятельности Ярослава, будь то сообщения о его покровительстве монастырям, постановление первого митрополита русича, или несколько курьезный, с точки зрения христианских канонов, случай посмертного крещения ярославовых племянников – Ярополка и Олега.

Однако в общей канве летописи подобные сообщения перемежаются с повествованиями о не совсем, по-видимому, удачных военных походах князя. Создается странное впечатление, что суть деятельности Ярослава Мудрого летописец так и не понял, по крайней мере, изображенный им князь растерял уже часть черт, присущих бывшим до него варяжским конунгам – правителям–военачальникам, в первую очередь, воинам и оборонителям Руси. А вот сведения о дипломатических успехах киевского правителя, чьи дочери и внучки стали супругами многих европейских монархов, в русскую летопись странным образом не попали, отчего весь летописный облик Ярослава выглядит несколько расплывчатым и двойственным.

В «Повесть временных лет» включены исторические сказания. Ярким примером подобного включенного в текст летописи сказания является повесть об ослеплении князя Василька Ростиславича Теребовльского, помещенная здесь под 1097 годом. Судя по упоминаниям в тексте «Повести», автором её был очевидец и участник событий некий Василий, в котором разные исследователи склонны были видеть то священника-духовника ослепленного князя, то светское лицо. Объем литературного наследия Василия специалисты также оценивают по-разному. Одни считают его автором лишь нескольких отрывков, другие приписывают перу этого автора всю статью 1097 года и ряд других фрагментов летописи. Существует даже гипотеза, объявляющая этого книжника составителем одной из редакций «Повести временных лет».

При этом, по всей видимости, повествование о Васильке Теребовльском не могло быть создано раньше 1112 года, поскольку в нем упомянута смерть князя Давида Игоревича, пришедшаяся на этот 1112 год. По своему идейному содержанию и образному составу рассказ об ослеплении Теребовльского князя отчетливо перекликается со «Сказанием о Борисе и Глебе». Так, основной идеей обоих повествований становится необходимость соблюдения княжеского вассального долга.

В основе обоих сюжетов оказываются истории о преступлениях князей, коварством устраняющих возможных соперников с политической арены. Более того, подобно «Сказанию о Борисе и Глебе», повесть об ослеплении Василька оказывается наполнена многочисленными речам и диалогами, мастерски воссозданы здесь психологические портреты князей. Подобно Борису из «Сказания», теребовльский князь здесь стремится на встречу к старшему брату, даже не смотря на предостережение слуг о том, что его хотят захватить. Прочно верить в собственную безопасность князя заставляет не только надежда на Бога, но совершенное князьями незадолго до того на Любеческом съезде крестоцелование. Впоследствии Василько не только яростно сопротивляется своим ослепителям, так, что совладать с ним еле смогли четыре человека, но и дважды мстит своим врагам, чего, по мнению автора, делать совсем не следовало.

Литературное мастерство автора вполне проявляется и в изображении противников Василька. Вопреки своей роковой роли в сюжете повести князья, захватившие своего двоюродного брата, совершенно не выглядят здесь хладнокровными злодеями. Так, один из них, Давыд, решается на преступление только после настоятельных уговоров брата. Оставшись наедине с будущей жертвой во время совместного завтрака, от напряжения он и вовсе лишается дара речи. Другой преследователь теребовльского князя, Святополк Киевский, не решается сам распорядиться о казни Василька. Для принятия окончательного решения прибегает к совету киевского вече. Впоследствии братья постоянно будут перекладывать вину за преступление друг на друга.

Исследователи видят глубокий смысл в том, что единственным положительным героем повести о Васильке оказывается Владимир Мономах. В пространной авторской характеристике этот персонаж наделяется многими чертами, традиционными для княжеских панегириков. Здесь упоминается, например, что Мономах очень любил своего отца «и не ослушася его ни в чем же» «и в животе и по смерти». Кроме того, этот князь чрезвычайно почитал священнический чин, необычайную благожелательность проявлял князь также и к мирянам. Не удивительно, что именно к этому князю обращаются в итоге жители Киева с просьбой примерить враждующих князей. Стремление автора прославить в своем сочинении великодушие и государственную мудрость Владимира Мономаха позволило исследователям сделать предположение, что вся повесть об ослеплении была создана именно по поручению этого князя.

Одним из памятников древнерусской литературы этого периода является «Поучение Владимира Мономаха», главная идея которого лежит несколько в стороне от религиозной тематики. «Поучение» призвано служить наставлением будущих князей. Мономах включает в рамки произведения рассказ о собственной жизни, где указывается, что сам он был всегда послушен старшим и самых юных лет без промедления выполнял поручения отца и братьев, практически вся его жизнь прошла в больших и малых военных походах: ведь древнерусский князь, в отличие от монархов более позднего времени, − это, прежде всего, военачальник и защитник своей земли.

Не имея возможности говорить более подробно о других памятниках этого периода, назовем их. К древнейшей русской агиографии можно отнести «Сказание о Борисе и Глебе». Житийная литература представлена «Житием Феодосия Печерского». Большую роль сыграл и «Киево-Печерский патерик». Жанр патериков (от греческого πατεριχόν – собрание рассказов о монахах или отцах, от чего происходит также русское название этого вида сборника − «Отечник») стал известен на Руси из переводной литературы. И надо отметить, что повествования, вошедшие в состав «Киево-Печерского патерика» различны по своему характеру. Древнерусское торжественное красноречие представлено «Словом о Законе и Благодати» митрополита Илариона. В этот же период творил известный писатель и церковный деятель Кирилл Туровский. Развивался и жанр хождений, возникший именно в этот изучаемый нами период, и представлен он на этом этапе «Хождением игумена Даниила». Но, безусловно, центральное место в этом и не только в этом периоде, но и во всей древнерусской литературе занимает «Слово о полку Игореве», сочинение, оказавшее огромное влияние на развитие не только древнерусской литературы, но и русской литературы нового времени. Поэтому «Слову о полку Игореве» будет посвящена отдельная лекция.

Почти с самого начала письменности на Руси появились летописи , т. е. исторические своды, хроники. В монастырях монахи вели пасхалии, таблицы, на которых вычисляли, какого числа будет Пасха, все праздники и посты, передвигающиеся вместе с днем Пасхи. В свободных клетках этих таблиц, или на широких полях монахи часто записывали какое-нибудь краткое историческое сведение, отмечавшее этот год, – или замечание о погоде этого года, или какое-нибудь необыкновенное явление. Например: «князь Василий Костромской умре», или «талая зима», «погиблое (дождливое) лето»; иногда, если ничего особенного в этом году не случилось, было написано: «тишина бысть», т. е. не было войны, ни пожара, ни других бедствий, – или: «ничесоже не бысть».

Повесть временных лет

Иногда вместо таких кратких заметок были вставлены целые рассказы, особенно интересные потому, что были написаны современниками или даже очевидцами события. Так, мало-помалу, составлялись исторические хроники, – летописи, – сначала в виде заметок на пасхальных таблицах, позднее – в виде самостоятельных летописных сводов.

В начале ХІІ века в Киево-Печерской лавре было написано замечательное историческое и литературное произведение, называемое «Повесть временных лет». Вот его полное заглавие: «Се повесть временных (прошлых) лет, откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть».

Кто написал «Повесть временных лет», – точно неизвестно. Сперва думали, что её автор – тот же преп. Нестор, который написал житие преп. Феодосия . Преп. Нестор несомненно вел летопись, – в Киево-Печерском монастыре имеются мощи двух Несторов: «летописателя» и другого, Нестора «некнижного», названного так в отличие от первого. Несомненно, некоторые труды преп. Нестора вошли в состав Повести, так вошло, например, целиком его житие преп. Феодосия. Но в конце Повести есть приписка: «Игумен Сильвестр Святого Михаила (монастыря около Киева) написав книги си летописец».

Некоторые ученые предполагают, что игумен Сильвестр был только переписчиком Повести, а не автором, может быть пополнил ее. В те времена переписчики часто ставили свое имя в конце рукописи, которую переписывали.

Итак, имя автора точно не установлено. Во всяком случае, это был человек духовный, глубоко религиозный и очень начитанный, образованный. Видно, что для составления Повести он пользовался многими летописными сводами (Новгородским и начальными Киевскими), житиями, сказаниями, поучениями и греческими хрониками, откуда, например, взяты торговые договоры наших первых князей с Византией.

Начинается рассказ «Повести» со всемирного потопа . Говорится о столпотворении Вавилонском , о разделении языков. Одним из этих «языков», из «племени Афетова», был «язык словенск», т. е. народ славянский.

Автор потом рассказывает о поселении славян на Дунае, о расселении их оттуда в разные стороны. Славяне, пошедшие вверх по течению Днепра и на север, – были нашими предками. Все, что мы знаем о древних славянских племенах, о древлянах , полянах , северянах , – об их обычаях, нравах, о начале русского государства и о первых наших князьях , – все это мы знаем из Повести временных лет и должны быть особенно благодарны автору ее, положившему начало русской истории.

В состав Повести вошло множество древних сказаний, преданий и легенд. Например, рассказывается предание о проповеди апостола Андрея на берегах Черного моря (которое автор называет «Русским» морем), о том, что апостол Андрей поднялся по Днепру до того места, где впоследствии был основан Киев, водрузил крест на горах киевских и предсказал, что на этом месте «воссияет благодать Божия». В рассказе об основании Киева говорится о легендарных князьях Кие, Щеке и Хориве и сестре их Лыбеди, – но автор не выдает их существование за исторический факт, а рассказывает, как предание.

Судьбоносным событием для Руси, развития ее культуры и книжности явилось создание славянской азбуки Кириллом и Мефодием в 863 году. Летопись рассказывает об этом так: русские князья обратились к византийскому царю Михаилу с просьбой прислать им учителей, которые «могли бы рассказать о книжных словах и смысле их». Царь послал им «искусных философов» Кирилла (Константина) и Мефодия. «Когда же братья эти пришли – начали они составлять славянскую азбуку и перевели Апостол и Евангелие. И рады были славяне, что услышали они о величии Божьем на своем языке».

Дальше события передаются с большей достоверностью. Даются яркие, красочные характеристики древних князей: например, князя Олега . Рассказывается о его походе на Царьград с эпизодами фольклорного характера (Олег подступает к стенам города в ладьях, двигающихся под парусами по суше, вешает свой щит над воротами Константинополя).

Князь Олег прибивает свой щит ко вратам Царьграда. Гравюра Ф. Бруни, 1839

Здесь же приведено предание о смерти Олега. Волхв (языческий жрец) предсказал князю смерть от любимого коня. Олег усомнился в этом пророчестве, пожелал увидеть кости умершего коня, но выползшая из черепа змея ужалила его. Этот летописный эпизод лег в основу баллады А. С. Пушкина «Песнь о вещем Олеге ».

Далее повествуется о княгине Ольге , которая была «мудрейшей всех человек», про сына ее, князя Святослава . Несмотря на то, что он был язычником и не хотел по примеру своей матери принять христианство , автор довольно сочувственно говорит о его прямоте, известном благородстве, знаменитых словах – «иду на вы», которыми он предупреждал своих врагов о нападении.

Но главным важнейшим событием русской жизни автор считает крещение Руси и останавливается на нем особенно подробно. Рассказывая о святом князе Владимире , он говорит о той огромной перемене, которая произошла в его характере с принятием христианства.

В «Повесть» вошло и житие св. князей Бориса и Глеба, написанное Иаковом Мнихом (гл. 10-я). С большим сочувствием и уважением говорит автор о князе Ярославе Мудром . Доведен рассказ «Повести» до 1110-го года.

Существуют продолжения этого летописного свода, которые велись в разных монастырях и носили поэтому названия разных городов: Киевская, Волынская, Суздальская летописи. Одну из Новгородских летописей, Иоакимовскую, не дошедшую до нас, считают даже древнее Повести временных лет.

Но в «Повести» есть одно качество, принадлежащее только ей: она написана до разделения Руси на уделы , автор смотрит на славян, как на один целый народ, не придает никакого местного отпечатка своему рассказу. Вот почему «Повесть временных лет» можно справедливо назвать общерусской, всероссийской летописью.

«Повесть временных лет» как исторический источник

Абакан, 2012

1. Характеристика времени в «Повести временных лет»

Исследователи, проводящие источниковедческий анализ и синтез, прекрасно представляют сложность того интеллектуального пространства, в котором осуществляется познание. Для него важно определить доступную ему меру реального знания. «Повесть временных лет» - выдающийся исторический и литературный памятник, отразивший становление древнерусского государства, его политический и культурный расцвет, а также начавшийся процесс феодального дробления. Созданная в первые десятилетия XII в., она дошла до нас в составе летописных сводов более позднего времени. В связи с этим, достаточно велика важность ее присутствия в истории написания летописей.

Задачи исследования - рассмотрение характеристики времени как такового, а также восприятие понятия времени в летописи.

«Повесть временных лет» - древневнерусская летопись, созданная в 1110-х. Летописи - исторические сочинения, в которых события излагаются по так называемому погодичному принципу, объединены по годовым, или «погодичным», статьям (их также называют погодными записями).

«Погодичные статьи», в которых объединялись сведения о событиях, произошедших в течение одного года, начинаются словами «В лето такое-то…» («лето» в древнерусском языке означает «год»). В этом отношении летописи, в том числе и Повесть временных лет, принципиально отличаются от известных в Древней Руси византийских хроник, из которых русские составители заимствовали многочисленные сведения из всемирной истории. В переводных византийских хрониках события были распределены не по годам, а по царствованиям императоров.

Повесть временных лет - первая летопись, текст которой дошел до нас почти в первоначальном виде. Благодаря тщательному текстологическому анализу Повести временных лет исследователи обнаружили следы более ранних сочинений, вошедших в ее состав. Вероятно, древнейшие летописи были созданы в 11 в. Наибольшая признание получила гипотеза А.А. Шахматова (1864-1920), объясняющая возникновение и описывающая историю русского летописания 11- начала 12 в. Он прибегнул к сравнительному методу, сопоставив сохранившиеся летописи и выяснив их взаимосвязи. Согласно А.А. Шахматову, около 1037 г., но не позже 1044 г., был составлен Киевский летописный свод, повествовавший о начале истории и о крещении Руси. Около 1073 г. в Киево-Печерском монастыре, вероятно, монахом Никоном был закончен первый Киево-Печерский летописный свод. В нем новые известия и сказания соединялись с текстом Древнейшего свода и с заимствованиями из Новгородской летописи середины 11 в. В 1093-1095 г. В нем осуждались неразумие и слабость нынешних князей, которым противопоставлялись прежние мудрые и могущественные правители Руси.

Повести временных лет чуждо единство стиля, это «открытый» жанр. Самый простой элемент в летописном тексте - краткая погодная запись, лишь сообщающая о событии, но не описывающая ее.

Календарные единицы времени в Повести

Изучение время исчислительных систем начального русского летописания является одной из наиболее актуальных задач отечественной исторической хронологии. Однако результаты, полученные в этом направлении за последние десятилетия, явно не соответствуют значимости решаемых вопросов.

Дело, видимо, не только (и даже не столько) в «неблагодарности» такой работы и ее преимущественно «черновом» характере. Гораздо более серьезным препятствием, на наш взгляд, является ряд принципиальных расхождений в восприятии времени и единиц его измерения современными учеными и древнерусскими летописцами.

Сказанное относится и к хронологическому материалу. Любая летописная запись (в том числе и дата - годовая, календарная, геортологическая) представляет интерес, прежде всего, как «достоверный» рассказ о том, что, когда и как происходило.

Предварительные текстологические и источниковедческие изыскания должны при этом застраховать ученого от использования недоброкачественной информации об интересующем событии, попавшей в изучаемый текст из недостоверных или непроверенных источников. Решение вопросов, «когда, как и почему сложилась данная запись», «определение первоначального вида записи и изучение ее последующих изменений в летописной традиции» казалось бы, надежно очищали исходный текст от позднейших наслоений, как фактических, так и идеологических. В руках историка (в идеале) таким образом, оказывалась «протокольно» точная информация. Из этого-то корпуса сведений историк с чистым сердцем «произвольно выбирает: нужные ему записи, как бы из нарочно для него заготовленного фонда», против чего, собственно, и были направлены все процедуры предварительной критики текста.

Между тем, как уже неоднократно отмечалось, представление о достоверности для человека Древней Руси было прежде всего связано с коллективным опытом, социальными традициями. Именно они становились в летописи основным фильтром для отбора материала, его оценки и формой, в которой он фиксировался летописцем.

Не были исключением в этом отношении и прямые временные указания, сопровождавшие изложение. На то, что прямые даты в летописи могли иметь, подобно любому иному фрагменту текста, помимо буквального еще и символический смысл, исследователи уже обращали внимание. Подобные замечания, однако, касались преимущественно календарной части дат и носили спорадический характер.

Появление прямых датирующих указаний в летописном тексте относится к середине 60-х - началу 70-х гг. Данное связывается с именем Никона Великого. До этого времени, по мнению специалистов, изучающих древнерусское летописание, прямые годовые указания были редким исключением. Точнее, обычно упоминаются лишь 2-3 даты, которые попали в Повесть из более ранних письменных источников. Примером может служить дата смерти Владимира Святославовича - 15 июля 1015 г. Остальные даты - не только дневные, но и годовые - до середины 60-х годов XI в., как полагает большинство исследователей, были рассчитаны Никоном.

Однако, основания таких расчетов реконструируются с трудом.

Еще одним ярким примером прямых датирующих указаний является хронологический расчет, помещенный в Повести под 6360/852 годом, сразу после датированного сообщения о начале правления византийского императора Михаила III:

«Тем же отселе почнем и числа положим, яко от Адама до потопа лет 2242; а от потопа до Оврама лет 1000 и 82, а от Аврама до исхоженья Моисеева лет 430; а от исхожениа Моисеова до Давида лет 600 и 1; а от Давида и от начала царства Соломоня до плененья Иерусалимля лет 448; а от плененья до Олександра лет 318; а от Олексанъдра до Рождества Христова лет 333: Но мы на прежнее возъвратимся и скажем, што ся здея в лета си, яко преже почали бяхом первое лето Михаилом, а по ряду положим числа».

О том, что практически любая календарная дата рассматривалась в контексте ее реального или символического наполнения, можно судить даже по частоте тех или иных календарных упоминаний. Так, в Повести временных лет понедельник и вторник упомянуты всего по одному разу, среда - дважды, четверг - трижды, пятница - 5 раз, суббота - 9, а воскресение («неделя») - целых 17!

Методы работы с временной информацией

При составлении летописи использовался хронологический метод. Однако, вопреки теории вероятности неравномерно распределены события и по отношению к месяцам, и по отношению к отдельным числам. К примеру, в Псковской 1 летописи есть календарные даты (05.01; 02.02; 20.07; 01.08; 18.08; 01.09; 01.10;26.10), на которые приходится от 6 до 8 событий на всем протяжении летописного текста. В то же время целый ряд дат вообще не упоминается составителем свода (03.01; 08.01; 19.01; 25.01; 01.02; 08.02; 14.02 и др.).

Все подобные случаи могут иметь достаточно обоснованные объяснения с точки зрения их событийной наполненности, либо ценностным отношением к календарной части даты. Что же касается хронографических (годовых) указаний, то они, с позиций здравого смысла, вообще не могут иметь иной смысловой нагрузки, помимо «внешнего» обозначения номера года совершения события.

Примером может служить анализ фрагмента текста, проводимая Шахматовым А.А. изучаемая состав древнерусского летописания. Им был применен сравнительно-текстологический анализ.

Основное внимание сосредоточилось на выявлении источника, которым пользовался летописец при расчете лет «от Адама». Им оказался текст, близкий славянскому переводу «Летописца вскоре» константинопольского патриарха Никифора, известному на Руси с начала XII в. Сравнительно-текстологический анализ сохранившихся списков «Летописца вскоре» не позволил, однако, выявить оригинал, которым непосредственно пользовался летописец. В то же время, исследователи неоднократно подчеркивали, что при составлении хронологического перечня в Повести временных лет при расчете периодов был допущен ряд ошибок.

Они сводились к искажению цифровой части первоначального текста в результате многократного «механического переписывания» либо неверного прочтения оригинала.

Их появление и накопление неизбежно вело к искажению суммарного числа лет. В списках, дошедших до нашего времени, от Сотворения Мира до Рождества Христова оно составляет 5434 или, «за устранением ошибок», 5453 г.

Группировка сроков в тексте летописи

Группировка сроков, приведенных в этом хронологическом перечне, по указанным периодам дает последовательность в пять промежутков времени приблизительно по 1000 лет каждый (первый период - сдвоенный). Такой результат представляется вполне удовлетворительным, поскольку тысячелетние периоды в христианской традиции часто приравнивались к одному божественному дню (ср.: «У Господа один день, как тысяча лет» - Псал. 89.5; 2 Пет. 3.8-9 и др.) или к одному «веку» (Кирик Новгородец). Имеющиеся отклонения от тысячелетнего срока пока не вполне ясны, но, видимо, тоже не лишены смысла. Во всяком случае, есть все основания полагать, что расчет лет под 6360 годом в том виде, как выглядит в Повести временных лет, выводит читателя на событие, которое должно завершить повествование, как, впрочем, и земную историю вообще - второе пришествие Спасителя.

Однако, то, что предлагаемая интерпретация первой части хронологического расчета 6360 года имеет право на существование, указывает, на наш взгляд, и сопровождающая его фраза: «Темже отселе почнем и числа положим, а по ряду положим числа». Традиционно она воспринимается как «обещание» летописца вести дальнейшее изложение в строгом хронологическом порядке.

Для средневекового читателя она могла нести и дополнительную смысловую нагрузку. Дело в том, что слово «число» кроме обычных для современного человека значений, в древнерусском языке также понималось как «мера, предел». Слово же «ряд» определяется как ряд, порядок («по ряду» - одно за другим, последовательно, непрерывно), благоустройство, а также, распоряжение, завещание, суд, договор (в частност», «положити ряд» - заключить договор).

«Новое» название Повести, однако, не столь однозначно. Словосочетание «времяньных лет» обычно переводится как «о прошедших годах», «минувших лет», «преходящих лет». По этому поводу Д.С. Лихачев писал: «Определение «времянных» относится не к слову «повести», а к слову «лет».

Резюмируя анализ времени в «Повести временных лет», следует заключить, что само название летописи, видимо, находилось в непосредственной связи с хронологической выкладкой, вставленной во втором десятилетии XII в. в статью 6360 г. Это говорит о том, что при анализе прямых временных данных, как в календарной, так и в хронографической их части, необходимо обязательно учитывать их смысловую наполненность, иногда значительно превосходящую, а то и противоречащую буквальному значению.

2.Исторические источники в «Повести временных лет»

Историческая значимость источников летописи важна. Это - исторический аспект, который позволяет насыщать российскую историческую и учебную литературу. Недаром цитатами из этого древнейшего летописного памятника уснащены все учебники по русской истории. Время от времени публикуются фрагменты, наиболее ярко характеризующие древнерусское государство и общество 9-10 вв. Исторический источник - это реализованный продукт человеческой психики, пригодной к изучению фактов с историческим значением. Различие между источниками и исследованиями. Историк пользуется не только источниками, но и исследованиями. В связи с этим важно, что исследование - субъективная концепция главного исторического события. Автор источника непосредственно описывает события, а автор исследования опирается на уже существующие источники.

Основными задачами в рассмотрении исторических источниках - анализ приемов использования автором летописи: фразеологических, аллегорических, символических, как основ нравственного мировосприятия.

При написании летописи использовались документы из княжеского архива, что позволило сохранить до нашего времени тексты русско-византийских договоров 911, 944 и 971 годов. Часть сведений бралась из византийских источников.

Приемы использования источников

В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань по черне куне" и т. п. И краткая погодная запись, и более развернутая - документальны. В них нет никаких украшающих речь тропов. Она проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость. В центре внимания летописца - событие - «што ся здея в лета си».

Сообщения о военных походах князей занимают более половины летописи. За ними следуют известия о смерти князей. Реже, фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом, информации о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место.

Летописец пользуется средневековой системой летосчисления от «сотворения мира». Для перевода этой системы в современную необходимо из даты летописи вычесть 5508.

Связь летописи с фольклором и эпическим описанием

О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти. Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь».

К примеру, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов - братьями Радимом и Вятко. Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении. К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 г. (862 г.). По приглашению новгородцев, из-за моря княжить и «володеть» Русской землей, приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.

Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три - три брата. Сказание имеет чисто новгородское, местное происхождение, отражая практику взаимоотношений феодальной городской республики с князьями. В жизни Новгорода были нередки случаи «призвания» князя, который выполнял функции военачальника. Внесенная в русскую летопись, эта местная легенда приобретала определенный политический смысл. Легенда о призвании князей подчеркивала абсолютную политическую независимость княжеской власти от Византийской империи.

Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах. Приемами устного народного эпоса охарактеризованы в летописи первые русские князья: Олег, Игорь, Ольга, Святослав. Олег - это прежде всего мужественный и мудрый воин. Благодаря воинской смекалке, он одерживает победу над греками, поставив свои корабли на колеса, и пустив их под парусами по земле. Он ловко распутывает все хитросплетения своих врагов-греков и заключает выгодный для Руси мирный договор с Византией. В знак одержанной победы Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда, к вящему позору врагов, и славе своей родины. Удачливый князь-воин прозван в народе «вещим», т. е. волшебником.

К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве, - Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой, - идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.

Составители летописных сводов ХVI в. обратили внимание на несоответствие первой части рассказа, о посещении апостолом Андреем Киева, со второй, они заменили бытовой рассказ благочестивым преданием, согласно которому Андрей в Новгородской земле оставляет свой крест. Таким образом, большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IХ - конца Х столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.

С помощью художественных описаний и организации сюжета, летописец вводит жанр сюжетного рассказа, а не просто записи информации.

На этих примерах видно, как занимательность эпического сюжета построена на том, что читатель вместе с положительным героем обманывает (зачастую посредневековому жестоко и коварно) врага, до последнего момента не подозревающего о своей гибельной участи.

К рассказам фольклорного, эпического происхождения относятся также предание о смерти Олега, послужившее основой сюжета для пушкинской «Песни о вещем Олеге», рассказ о юноше-кожемяке, победившем печенежского богатыря, и некоторые другие.

Апокрифические тексты в Повести

Для апокрифа характерно обилие чудес, фантастики. Апокрифы для людей, кто размышляет. Характерна примитивизация. Апокрифы - книги запрещенных индексов, хотя написаны на библейские и евангельские сюжеты. Они были ярче, конкретнее, интереснее, привлекали внимание. Апокрифы - легендарно-религиозные произведения. Апокрифы были отнесены к неканоническим, как к литературе еретической. Ересь - оппозиционные крестнические течения.

Большое значение имеют и статьи А.А. Шахматова посвященные анализу Толковой Палеи и Повести Временных лет, где он касался некоторых апокрифических вставок. Очень интересной и важной является попытка ученого проследить пути попадания апокрифического рода литературы на Русь.

Здесь явна попытка точного установления апокрифического источника рассказа летописи о разделе земель сыновьями Ноя по жребию путем непосредственного сопоставления текста. Соответственно, есть и наличие текста апокрифа в летописи.

Ветхозаветное влияние на Повесть. Так, например, Святополк, убивший по рассказу летописи своих братьев, назван в ней «окаянным» и «проклятым». Обратим внимание на корень слова «окаянный», этот корень - «каин». Понятно, что имеется ввиду библейский Каин, убивший своего брата и проклятый Богом. Как и Каин, обреченный скитаться и умереть в пустыне, скончался и летописный Святополк. Примеров подобных этому множество. Даже в плане стилистических особенностей изложения текста Библия и Повесть сходны в некоторых моментах: не раз в Повести повторяется текстовой оборот, характерный для книги Иисуса Навина, ссылаясь на то, что свидетельства какого либо события можно видеть и «до сего дня».

Однако, не все сюжеты повести «ложатся» в библейские тексты. Есть рассказы, которые написаны на библейские темы, но не согласуются с каноническим Ветхим Заветом. Один из примеров этому летописный рассказ о Ное, разделившем землю после потопа между своими сыновьями: «По потопе первие сынове Ноеви разделиша землю: Симь, Хамь, Афет. И яся въсток Симови… Хамови же яся полуденьная страна… Афету же яшася полунощныя страны и западныя…»…. «Симъ же и Хамъ и Афет, раздъливше землю, жеребъи метавше - не преступати никому в жребии братень. И живяхо каждо въ своеи части».

Следует отметить, что летопись представляют собой произведения сложного состава. Включает в себя разнородные по происхождению, содержанию, жанрам памятники: подлинные документы (напр., договоры Руси с греками 911, 944, 971 гг.), дипломатические и законодательные акты из княжеских и монастырских архивов, сведения из военной (напр., «Повесть о нашествии Батыя»), политической и церковной истории, материалы географического и этнографического характера, описания стихийных бедствий, народные предания, богословские сочинения (напр., сказание о распространении веры на Руси), проповеди, поучения (напр., Поучение Владимира Мономаха), похвальные слова (напр., Феодосию Печерскому), житийные фрагменты (напр., из жития Бориса и Глеба), цитаты и ссылки на библейские сюжеты и византийские хроники и т. д.

Ясно сейчас, что летописные своды составлены в разное время, в различных регионах, разными людьми (авторами, составителями) и подвергались, в особенности древнейшие, неоднократной редакторской переработке. Исходя из этого, летопись нельзя рассматривать как работу одного автора-составителя.Она, в то же время, являет собой единое целостное литературное произведение. Её отличает единство замысла, композиции и идейных устремлений редакторов.Языку летописи свойственны как разнообразие и пестрота, так и нек-рое единство, обусловленное работой редакторов. Ее язык не представляет собой однородную систему. В нём, кроме двух стилистических типов древне-русского литератрного языка - книжного (церк.-слав.) и народно-разговорного - нашли отражение диалектные отличия.

Отдельные языковые черты, напр. в фонетике и лексике, указывают на их источник различной региональной локализации; грамматические и синтаксические явления локализовать труднее.

Гипотеза о древнейших построениях

Изучение Начального свода показало, что тот имел в основе какое-то произведение (или произведения) летописного характера. Об этом говорили некоторые логические несообразности текста, отразившегося в Новгородской I летописи. Так, согласно наблюдениям А.А. Шахматова, в ранней летописи не должно было быть и рассказа о первых трех местях Ольги, и легенды о храбром юноше (мальчике с уздечкой), спасшем Киев от печенежской осады, и о посольствах, отправленных для испытания вер, и многих других сюжетов.

Кроме того, А.А. Шахматов обратил внимание на то, что рассказ о гибели старшего брата Владимира Святославича, Олега (под 6485/977 г.) завершался в Начальном своде словами: «И... погребоша его [Олега] на м?ст? у града, зовомаго Вручьяго; есть могыла его и до сего дне у Вручьяго града». Однако под 6552/1044 г. читаем: «Погр?бена быста 2 князя, сына Святославля: Яропълъ, Ольгъ; и крестиша кости ею», к чему в Лаврентьевской летописи добавлено: «и положиша я въ церкви святыя Богородица».

Следовательно, по мнению А.А. Шахматова, летописец, описывавший трагическую развязку усобицы Святославичей, еще не знал о перенесении останков Олега в Десятинную церковь из Вручего. Из этого делался вывод о том, что в основе Начального свода лежала какая-то летопись, составленная между 977 и 1044 гг. Наиболее вероятным в этом промежутке А.А. Шахматов считал 1037 (6545) г., под которым в Повести помещена обширная похвала князю Ярославу Владимировичу, или же 1939 (6547) г., которым датирована статья об освящении Софии Киевской и «утверждении Ярославом митрополии».

Гипотетическое летописное произведение, созданное в этом году, исследователь предложил назвать Древнейшим сводом. Повествование в нем еще не было разбито на годы и носило монотематический (сюжетный) характер. Годовые даты (как иногда говорят, хронологическую сеть) в него внес киево-печерский монах Никон Великий в 70-х гг. XI в.

Построения Шахматова были поддержаны почти всеми исследователями, то идея о существовании Древнейшего свода вызвала возражения. Считается, что эта гипотеза не имеет достаточных оснований. В то же время, большинство ученых согласно с тем, что в основе Начального свода действительно лежало какая-то летопись или монотематическое повествование. Ее характеристики и датировки, впрочем, существенно расходятся.

Так, М.Н. Тихомиров обратил внимание на то, что в Повести лучше отражено время правления Святослава Игоревича, нежели Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. На основании сравнительного изучения Повести и Новгородской летописи он пришел к выводу, что в основу Повести была положена монотематическая «Повесть о начале Русской земли», опиравшаяся на устные предания об основании Киева и первых киевских князьях. Предположение М.Н. Тихомирова по существу совпадало с мнением Н.К. Никольского и нашло поддержку у Л.В. Черепнина. Они также связывали зарождение русского летописания с «какой-то старинной повестью о полянах-руси» - «ныне утраченным историческим трудом, который, не имея значения общерусской летописи и содержа известия о судьбе и стародавних связях русских племен (руси) со славянским миром, был свободен от византинизма и норманизма». Создание такого произведения приурочивалось ко времени правления в Киеве Святополка Ярополковича (Владимировича) и датировалось 1015-1019 гг. Текстологической проверки этой гипотезы проведено не было.

Попытку проверить эту гипотезу предпринял Д.А. Баловнев. Проведенный им текстологический, стилистический и идейный анализ летописных фрагментов, которые, по мнению Д. С. Лихачева, когда-то составляли единое произведение, показал, что гипотеза о существовании «Сказания о первоначальном распространении христианства» не находит подтверждения. Во всех текстах, относившихся Д.С. Лихачевым к «Сказанию», «явно не наблюдается единое повествование, не обнаруживается принадлежность к одной руке и общая терминология». Напротив, Д.А. Баловневу удалось текстологически доказать, что основу рассказов, входивших якобы в «Сказание», составляли как раз те фрагменты, которые в свое время А.А. Шахматов отнес к народному (сказочному) слою летописного повествования. Тексты же, принадлежащие к духовному (клерикальному, церковному) слою, оказываются вставками, осложнившими первоначальный текст. Причем, вставки эти опирались на иные литературные источники, нежели исходный рассказ, что, с одной стороны, обусловило их терминологические различия, а с другой, - лексическое и фразеологическое сходство с другими летописным рассказами (не входившими, по мысли Д.С. Лихачева, в состав «Сказания»), опиравшимися на те же источники.

Несмотря на расхождения с представлениями А.А. Шахматова о характере и точном времени написания древнейшего литературного произведения, которое впоследствии легло в основу собственно летописного изложения, исследователи сходятся в том, что некое произведение (или произведения) все-таки существовало. Не расходятся они принципиально и в определении даты его составления: первая половина XI в. Видимо, дальнейшее изучение ранних летописных текстов должно уточнить, что представлял собой этот источник, его состав, идейную направленность, дату создания.

Примеры источников информации Летописи

Как уже известно, литературный жанр летописи сформировался к середине XI века, но древнейшие из доступных нам списков летописей, такие, как Синодальный список Новгородской первой летописи, датируются гораздо более поздним периодом - XIII и XIV веками.

годом датируется Лаврентьевский список, первой четвертью XV века - Ипатьевский список Ипатьевской летописи, а остальные летописи - еще более поздним временем. Исходя из этого, древнейший период развития летописания приходится изучать, опираясь на малочисленные списки, составленные на 2-3 века позже написания самих летописей.

Другая проблема в изучении летописей состоит в том, что каждая из них представляет собой свод летописей, то есть пересказывает и предыдущие записи, обычно в сокращении, так, что в каждой летописи рассказывается об истории мира «с самого начала», как, например, «Повесть временных лет» начинается с «откуда есть пошла Русская земля».

Авторство «Повести временных лет», созданной в начале XII века, до сих пор вызывает некоторые сомнения: его точно звали Нестор, но вопрос об отождествлении Нестора-летописца и Нестора-агиографа, автора «Жития Бориса и Глеба» и «Жития Феодосия Печерского» до сих пор является спорным.

Как и большинство летописей, Повесть является сводом, включающим в себя переработку и пересказ многих предшествующих летописей, литературных, публицистических, фольклорных источников.

Нестор начинает свою летопись с разделения детьми Ноя земель, то есть со времен всемирного потопа: он подробно, как в византийских хрониках, перечисляет земли. Несмотря на то, что в тех хрониках Русь не упоминалась, Нестор, разумеется, вводит ее после упоминания Илюрика (Иллирии - восточного побережья Адриатического моря или народа, там обитавшего) он добавляет слово «славяне». Затем, в описании земель, доставшихся Иафету, в летописи упоминаются Днепр, Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга - русские реки. В «части» Иафета, сказано в «Повести», и живут «русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь...» - далее следует перечень племен, населявших Восточно-Европейскую равнину.

История с варягами является фикцией, легендой. Достаточно упомянуть, что древнейшие русские памятники возводят династию киевских князей к Игорю, а не к Рюрику и то, что «регентство» Олега продолжалось при «малолетнем» Игоре ни много ни мало 33 года, и то, что в Начальном своде Олег именуется не князем, а воеводой…

Тем не менее эта легенда явилась одним из краеугольных камней древнейшей русской историографии. Она отвечала прежде всего средневековой историографической традиции, где правящий род часто возводился к иноземцу: этим устранялась возможность соперничества местных родов.

В поражении русских князей в битве с половцами у Треполя в 1052 году тоже видится кара божья, а после приводит печальную картину поражения: половцы уводят захваченных русских пленников, и те, голодные, страдающие от жажды, раздетые и босые, «ногы имуще сбодены терньем», со слезами отвещаваху друг к другу, глаголюще: «Аз бех сего города», и други: «Яз сея вси» такс съупрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышюче, очи возводяще на небо к вышнему, сведущему тайная».

В описании набега половцев 1096 года летописцу опять же не остается ничего другого, как обещать страдающим христианам за муки царство небесное. Тем не менее, здесь же приводится выписка из апокрифического слова Мефодия Патарского, в которой рассказывается о происхождении разных народов, в частности, о легендарных «нечистых народах», которые были загнаны Александром Македонским на север, заточены в горах, но которые «изидут» оттуда «к кончине века» - в канун гибели мира.

Для достижения большей достоверности и большего впечатления от рассказа, в повествование вводятся описания мелких деталей: каким способом трут прикреплялся к ногам птиц, перечисляются различные постройки, которые «возгорешася» от вернувшихся в гнезда и под стрехи (опять конкретная деталь) воробьев и голубей.

Среди других записей встречаются сюжетные рассказы, написанные на основе исторических, а не легендарных событий: сообщение о восстании в Ростовской земле, возглавлявшемся волхвами, рассказ о том, как некий новгородец гадал у кудесника (оба - в статье 1071 г.), описание перенесения мощей Феодосия Печерского в статье 1091 г., рассказ об ослеплении Василька Теребовльского в статье 1097 г.

В «Повести временных лет», как ни в какой другой летописи, часты сюжетные рассказы (мы не говорим о вставных повестях в летописях XV-XVI вв.). Если брать летописание XI-XVI вв. в целом, то для летописи как жанра характернее определенный литературный принцип, выработанный уже в XI-XIII вв. и получивший у исследовавшего его Д.С. Лихачева название «стиля монументального историзма» - стиля, характерного для всего искусства этого периода, а не только для литературы.

С «Повести» начинались почти все летописные своды последующих веков, хотя, разумеется, в сокращенных сводах XV-XVI вв. или в местных летописцах древнейшая история Руси представала в виде кратких выборок о главнейших событиях.

Жития, написанные Нестором - «Чтение о житии и о погублении» Бориса и Глеба и «Житие Феодосия Печерского» представляют два агиографических типа - жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме и творимых им чудесах. Нестор, разумеется, учитывал требования византийского агиографического канона и знал переводные византийские жития. Но при этом он проявил такую художественную самостоятельность, такой незаурядный талант, что уже создание этих двух шедевров делает его одним из выдающихся древнерусских писателей независимо от того, является ли он также составителем «Повести временных лет».

Резюмируя, следует отметить, что жанровое разнообразие источников обусловило богатство и выразительность языка. Они содержат ценный материал по истории лексики. В летописи отражена богатая синонимика (напр., древодЪли - плотники, стадия - верста, сулия - копье), содержится военная, церковная и административная терминология, ономастическая и топонимическая лексика (множество личных имён, прозвищ, географических наименований, названий жителей, церквей, монастырей), фразеология, употребляются заимствованные слова и кальки с греч. языка (напр., самодержъцъ, самовластьцъ) При сопоставлении лексики «Повести временных лет» можно проследить жизнь терминов, в частности военных, вплоть до их отмирания и замены новыми.

Итак, языку летописи свойственны довольно резкие контрасты: от употребления старославянизмов и конструкций, присущих книжному языку (напр., оборот дательный самостоятельный, перфект со связкой, двойственное число имён и глаголов), до народно-разг. элементов (напр., выражение не до сыти или по селомъ дубье подрало) и синтаксических построений (напр., безличных оборотов - нельз"к казати срама ради, конструкций без связки, причастий в предикативной функции - въетавъ и рече). Распределение такого рода контрастов в повести неравномерно, в частности оно зависит от жанра.

Список литературы

источник повесть временных лет

1.Алешковский М.Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971

2.Еремин И.П. «Повесть временных лет»: Проблемы ее историко-литературного изучения (1947). - В кн.: Еремин

И.П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). М. - Л., 1966Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб, 1856

Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. - Л., 1947

Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII в. М., 1969

Рыбаков Б.А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. М. - Л., 1963

Творогов О.В. Сюжетное повествование в летописях XI-XIIIвв. . - В кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970

Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977

Лихачев Д.С. Великое наследие. «Повесть временных лет» Избранные работы: В 3 тт., т. 2. Л., 1987.

Шайкин А.А. «Се повести временных лет»: От Кия до Мономаха. М., 1989

Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI-XII вв.- СПб., 2003.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

«Повесть временных лет» содержит 2 основных идеи: идею независимости Руси и её равенства с другими странами (в описании военных действий) и мысль о единстве Руси, русского княжеского рода, необходимости союза князей и осуждение распрей («Легенда о призвании варяг»). В произведении выделяется несколько основных тем: тема объединения городов, тема военной истории Руси, тема мирной деятельности князей, тема истории принятия христианства, тема городс По композиции это очень интересное произведение. Оно распадается на 2 части: до 850 г.-условная хронология, а затем-погодная. Также были такие статьи, где год стоял, а записи не было. Это означало, что в этот год не произошло ничего значительного, и летописец не считал нужным это записывать. Под одними годом могло быть и несколько крупных повествований. В летопись включены символы: видения, чудеса, знамения, а также послания, поучения. Первая, датированная 852 г., статья связывалась с началом Русской земли. Под 862 г. помещалась легенда о призвании варягов, установление единого предка русских князей Рюрика. Следующий поворотный этап связан в летописи с крещением Руси в 988 г. заключительные статьи рассказывают о княжении Святополка Изяславича. Также композиционное своеобразие «Повести временных лет» проявляется в соединении множества жанров в этом произведении. Отчасти из-за этого под одним годом иногда помещались сообщения разного содержания. Летопись представляла собой свод первичных жанровых образований. Здесь находим и погодную запись-простейшую и древнейшую форму повествования, и летописный рассказ, летописные сказания. Близость летописи к житийной литературе обнаруживается в рассказах о 2-ух варягах-мучениках, об основании Киево-Печерского монастыря и его подвижниках, о перенесении мощей Бориса и Глеба, о преставлении Феодосия Печерского. С жанром надгробных похвальных слов были связаны в летописи некрологические статьи, которые часто содержали словесные портреты умерших исторических деятелей, например, характеристика тмутараканского князя Ростислава, отравленного во время пира византийским воином. Символичны пейзажные зарисовки. Необычные ких восстаний.

Принципы изображения человека в “Повести Временных лет”. Основные формы летописного повествования. Образ летописца. Особенности художественного времени летописи:В литературном процессе создания человека, он оказывался в первую очередь носителем и выразителем господствующих сословно - корпоративных интересов и идеалов. Человек проявлял себя большей частью в тех поступках, которые были ограничены традиционно - обрядовыми нормами окружающей его сословно - корпоративной среды. Эти нормы создавались социальным бытом ещё в языческую пору, особенно тщательно разрабатывались в феодальном обществе и входили из него в литературу, которая со своей стороны активно содействовала их укреплению в действительности.Мысли и переживания человека становились предметом литературного изображения лишь тогда, когда они были необходимы для идейно-символического истолкования реально сложившейся исторической или политической ситуации. Создание такого типового "характера" героя облекалось в формы определённой этико-эстетической схемы. В этих целях создавались, например, проникновенные внутренние монологи Бориса и Глеба (как своего рода "плачи" по самим себе) перед описаниям и их убийства.Приёмы гиперболизации героев, основанные на этих идейных принципах, начали приобретать в древнерусской литературе различные формы в зависимости от идейной позиции писателя и его отношения к изображаемому лицу: образы положительные получали всё возрастающие признаки отвлечённой идеализации, а отрицательные - реальной конкретизации. Герою полагается вести себя именно так, и автору полагается описывать героя только соответствующими выражениями.Человек как литературный тип интересовал древнерусских писателей главным образом в отношении поучительно - символической персонификации тех его качеств, реально-исторических и одновременно идеализированных, которые должны были характеризовать определённую сословную среду.

Центральные герои летописи-князья. Летописцы 11-12 вв. изображали их с точки зрения сложившегося княжеского идеала: хороший воин, глава своего народа, щедрый, милостивый. Князь также-это добрый христианин, справедливый судья, милосердный к нуждающимся, человек, не способный на какие-либо преступления. Но в «Повести временных лет» идеальных князей немного. Прежде всего, это Борис и Глеб. Все остальные князья представлены более или менее разносторонне. В летописи дружина поддерживает князя. Народ чаще всего изображён как сила страдательная. Герой появляется из народа и спасает народ и государство: Никита Кожемяка; отрок, который решается пробраться через вражеский лагерь. У большинства из них нет имени (их называют по возрасту), неизвестно ничего об их прошлом и будущем, каждый имеет гиперболизованное качество, отражающее связь с народом-сила или мудрость. Герой появляется в определённом месте в критический момент. На изображении героев начальной летописи очень сказывается влияние фольклора. Первым русским князьям (Олегу, Ольге, Игорю, Святославу, Владимиру) летопись даёт немногословные, но яркие характеристики, выделяя доминирующую черту в образе героя, причём индивидуального порядка. В образе Ольги поэтизируется мудрость государственного деятеля, которая выражается в поиске единой веры и в мести древлянам. Эпически лаконична характеристика Святослава. Это прямодушный и мужественный человек, простой в общении с воинами, он предпочитал победу в открытом бою военной хитрости. Он всегда предупреждал врагов о том, что готовит на них поход. Характеристика Святославу даётся через его поступки, совершённые подвиги. В более поздних фрагментах летописи на 1-ый план выходит изображение князя-доброго христианина. Характеристики этих князей официальны, лишены индивидуальных примет. Князь-убийца мог превратиться в праведника; Ярослав Мудрый из непокорного сына превращается в орудие божественной кары для Святополка Окаянного. В летописи происходит смешения стиля монументального историзма, эпической стилистики и церковной стилистики. В рассказах, выполненных в стиле монументального историзма, всё известно заранее, судьба героя предопределена. А в эпических частях часто используется эффект неожиданности. Также особенностью стилистики является смешение различных жанров в одной летописи, нередкое стяжение к одному году разных событий (особенно если это событие длилось несколько лет).

Приемами устного народного эпоса охарактеризованы в летописи первые русские князья: Олег, Игорь, Ольга, Святослав.

Олег - это прежде всего мужественный и мудрый воин. Благодаря воинской смекалке он одерживает победу над греками, поставив свои корабли на колеса и пустив их под парусами по земле. Он ловко распутывает все хитросплетения своих врагов-греков и заключает выгодный для Руси мирный договор с Византией. В знак одержанной победы Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда к вящему позору врагов и славе своей родины.

Удачливый князь-воин прозван в народе "вещим", т. е. волшебником (правда, при этом летописец-христианин не преминул подчеркнуть, что прозвище дали Олегу язычники, "людие погани и невеголоси"), но и ему не удается уйти от своей судьбы. Под 912г. летопись помещает поэтическое предание, связанное, очевидно, "с могилой Ольговой", которая "есть... и до сего дни". Это предание имеет законченный сюжет, который раскрывается в лаконичном драматическом повествовании. В нем ярко выражена мысль о силе судьбы, избежать которой никто из смертных, и даже "вещий" князь, не в силах.

В несколько ином плане изображен Игорь. Он также мужествен и смел, одерживает победу над греками в походе 944 г. Он заботлив и внимателен к нуждам своей дружины, но, кроме того, и жаден. Стремление собрать как можно больше дани с древлян становится причиной его гибели. Жадность Игоря осуждается летописцем народной пословицей, которую он вкладывает в уста древлян: "Аще ся въвадить волк в овце, то выносить все стадо, аще не убъють его..."

Жена Игоря Ольга - мудрая женщина, верная памяти своего мужа, отвергающая сватовство не только древлянского князя Мала, но и греческого императора. Она жестоко мстит убийцам своего мужа, но жестокость ее не осуждается летописцем. В описании четырех местей Ольги подчеркивается мудрость, твердость и непреклонность характера русской женщины. Д. С. Лихачев отмечает, что основу сказания составляют загадки, которые не могут разгадать незадачливые сваты-древляне. Загадки Ольги строятся на ассоциациях свадебного и похоронного обрядов: несли в лодках не только почетных гостей, но и покойников; предложение Ольги послам помыться в бане - не только знак высшего гостеприимства, но и символ похоронного обряда; направляясь к древлянам, Ольга идет творить тризну не только по мужу, но и по убитым ею древлянским послам. Недогадливые древляне понимают слова Ольги в их прямом значении, не подозревая о другом, скрытом смысле загадок мудрой женщины, и тем самым обрекают себя на гибель. Все описание мести Ольги строится на ярком лаконичном и сценическом диалоге княгини с посланцами "Деревьской земли".

Героикой дружинного эпоса овеян образ сурового, простого и сильного, мужественного и прямодушного воина Святослава. Ему чужды коварство, лесть, хитрость - качества, присущие его врагам-грекам, которые, как отмечает летописец, "лстивы и до сего дни". С малой дружиной он одерживает победу над превосходящими силами врага: краткой, мужественной речью воодушевляет своих воинов на борьбу: "...да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми, мертвый бо срама не имам".

Святослав презирает богатство, он ценит только дружину, оружие, с помощью которых можно добыть любое богатство. Точна и выразительна характеристика этого князя в летописи: "...легъко ходя, аки пардус, войны многи творяше. Ходя, воз по себе не возяше, ни котьла, ни мяс варя, но потонку изрезав конину ли, зверину ли или говядину на углех испек ядяше, ни шатра имяше, но подъклад послав и седло в головах; такоже и прочий вой его ecu бяху".

Святослав живет интересами своей дружины. Он даже идет наперекор увещеваниям матери - Ольги и отказывается принять христианство, боясь насмешки дружины. Но постоянное стремление

Летописец выступает в роли проповедника-учителя: история - это наглядный урок "нынешним князьям", поучительный пример современникам. От античных авторов через Византию им был унаследован принцип историков, сформулированный Цицероном: "Historia est magistra vitae" - "История - учительница жизни".

История в "Повести временных лет" предстает в качестве поучения, данного не в виде общих сентенций, а в виде конкретных ярких художественных сказаний, повестей, фрагмен-тарных статей, положенных "по ряду" "временных лет".

Летописец глубоко убежден в конечном торжестве добра и справедливости, отождествляя добро и красоту. Он выступает в роли страстного публициста, выражающего интересы всей Русской земли

Святослава к завоевательным войнам, пренебрежение интересами Киева, его попытка перенести столицу Руси на Дунай вызывает осуждение летописца. Это осуждение он высказывает устами "киян": "... ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив (оставил), малы (едва) бо нас не взята печенези..."

Прямодушный князь-воин гибнет в неравном бою с печенегами у днепровских порогов. Убивший Святослава князь печенежский Куря, "взяша главу его, и во лбе (черепе) его съделаша чашю, оковавше лоб его, и пъяху из него". Летописец не морализует по поводу этой смерти, но общая тенденция все же сказывается: гибель Святослава является закономерной, она следствие его ослушания матери, следствие его отказа принять крещение.

К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве,- Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой - идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.

Княжение Владимира было овеяно героикой народных сказаний уже в конце X - начале XI в.

Духом народного героического эпоса проникнуто сказание о победе русского юноши Кожемяки над печенежским исполином. Как и в народном эпосе, сказание подчеркивает превосходство человека мирного труда, простого ремесленника над профессионалом-воином - печенежским богатырем. Образы сказания строятся по принципу контрастного сопоставления и широкого обобщения. Русский юноша на первый взгляд - обыкновенный, ничем не примечательный человек, но в нем воплощена та огромная, исполинская сила, которой обладает народ русский, украшающий своим трудом землю и защищающий ее на поле брани от внешних врагов. Печенежский воин своими гигантскими размерами наводит ужас на окружающий. Хвастливому и заносчивому врагу противопоставляется скромный русский юноша, младший сын кожевника. Он совершает подвиг без кичливости и бахвальства. При этом сказание приурочивается к топонимической легенде о происхождении города Переяславля - "зоне перея славу отроко тъ", но это явный анахронизм, поскольку Переяславль уже не раз упоминался в летописи до этого события.

В летописи вырабатывается идеал князя-правителя. Этот идеал неотделим от общих патриотических идей летописи. Идеальный правитель выступает живым воплощением любви к родной земле, ее чести и славы, олицетворением ее могущества и достоинства. Все его поступки, вся его деятельность определяются благом родины и народа. Поэтому князь в представлении летописца не может принадлежать самому себе. Он в первую очередь исторический деятель, который появляется всегда в официальной обстановке, наделенный всеми атрибутами княжеской власти. Д. С. Лихачев отмечает, что князь в летописи всегда официален, он как бы обращен к зрителю и представлен в наиболее значительных своих поступках. Добродетели князя являются своего рода парадной одеждой; при этом одни добродетели чисто механически присоединяются к другим, благодаря чему стало возможно совмещение идеалов светских и церковных. Бесстрашие, храбрость, воинская доблесть сочетаются со смирением, кротостью и прочими христианскими добродетелями.

7. Жанрово-стилистическое своеобразие «Повести временных лет». Язык летописи. Значение памятника для истории литературы .

Из христианской литературы летописец черпал нравоучительные сентенции, образные сравнения. Свои рассуждения он подкреплял цитатами из текста "священного писания". Так, например, повествуя о предательстве воеводы Блуда, летописец ставит вопрос о верности вассала своему сюзерену. Осуждая изменника, летописец подкрепляет свои мысли ссылками на царя Давыда, т. е. на Псалтырь: "О злая лесть человечески! Якоже Давид глаголет: Ядый хлеб мой, възвеличил есть на мя лесть..."

Довольно часто летописец прибегает к сравнению событий и исторических деятелей с библейскими событиями и персонажами.

Функция библейских сопоставлений и реминисценций в летописи различна. Эти сопоставления подчеркивают значимость и величие Русской земли, ее князей, они позволяют летописцам перевести повествование из "временного" исторического плана в "вечный", т. е. они выполняют художественную функцию символического обобщения. Кроме того, эти сопоставления являются средством моральной оценки событий, поступков исторических лиц.

Общая характеристика стиля лeтoписи. Таким образом, все вышеизложенное позволяет говорить о наличии в "Повести временных лет" эпического повествовательного стиля, связанного с устной поэзией, стиля историко-документального, который преобладает в описании исторических событий, и стиля агиографического, который служит важным средством утверждения нравственных идеалов князя-правителя, защитника интересов Русской земли и осуждения князей-крамольников

Язык "Повести временных лет" широко отражает устную разговорную речь своего времени. Почти каждое известие, прежде чем оно было записано летописцем, отложилось в устной речи. Прямая речь исторических лиц занимает существенное место в стиле летописи. С речами обращается князь к своей дружине, послы ведут дипломатические переговоры, речи произносятся на вече, пиршествах. Они свидетельствуют о высоком ораторском мастерстве: немногословны, лаконичны и необычайно выразительны. При этом летописец почти никогда не прибегает к вымышленным речам,- он всегда точен и строго фактографичен в передаче "речей" своих героев.

В летописи широко представлена специальная терминология: военная, охотничья, юридическая, церковная. Вырабатываются четкие, выразительные, образные фразеологические сочетания, как, например: "взять град копьем" - захватить город приступом, "сесть на конь" - выступить в поход, "утереть поту" - вернуться с победой, "есть хлеб деден" - княжить на столе предков, "целовать крест" -давать клятву, "ввергнуть нож" - начать раздоры.

Часто летописец использует народные пословицы, поговорки: "Погибоша аки обре", "Беда, аки в Родне", "Руси есть веселье питье не можем бес того быти".

Язык "Повести временных лет" свидетельствует о необычайно высоком уровне развития культуры устной и письменной речи в XI-XII вв.

Значение "Повести временных лет". "Повесть временных лет" сыграла важную роль в развитии областных летописей и в создании общерусских летописных сводов XV-XVI вв.: она неизменно включалась в состав этих летописей, открывая собой историю Новгорода, Твери, Пскова, а затем и историю Москвы и Московского государства.

В литературе XVIII-XIX вв. "Повесть временных лет" служила источником поэтических сюжетов и образов. Так, А. П. Сумароков, создавая свои классицистические трагедии, обращался не к античным сюжетам, а к событиям русской национальной истории (см. его трагедии "Синав и Трувор", "Хорев"), Я. Б. Княжнин свою тираноборческую трагедию "Вадим Новгородский" строит на материале летописи.

Большое место занимают образы Владимира, Святослава, Олега в романтических "Думах" К. Ф. Рылеева, проникнутых пафосом свободолюбивых идей.

Поэтичность летописных сказаний прекрасно почувствовал, понял и передал А. С. Пушкин в "Песне о вещем Олеге". В летописях старался он "угадать образ мыслей и язык тогдашних времен" в трагедии "Борис Годунов". Созданный поэтом величавый по своей духовной красоте образ летописца Пимена явился, по словам Ф. М. Достоевского, свидетельством "того мощного духа народной жизни, который может выделять из себя образы такой неоспоримой правды".

11. Средневековая русская литература XIII – XIV веков.

В этот период погибло много книг и мастеров. Появление жанра полоняночных песен. Прежде исследователи считали, что в этот период ничего не создаётся, разрушаются прежние книжные центры. Однако это не так. Центр культурной жизни смещается в различные области. Появление новых лит.центров говорит о лит.преемственности. Киев – эталон.

Символ этого времени – икона и топор.

Владимир активно развивает красноречие, воинскую повесть, сборники монографич. И смешанного типа. Все слова его эмоциональны, обилие риторических фигур, торжественное красноречие, но по содержанию – дидактические. «Поучение Серапиона Владимирского»

Муромско-Рязанское княжество

«Повесть о битве на Калке»

«Слово о погибели русской земли»

«Повесть о взятии Батыем Рязанской земли»

Эти произведения хорошо передают настроение русского общества, недовольства распрями князей. Религиозно-моралистическая трактовка монголо-татарского нашествия: Приход «языка незнаемого» - следствие попустительства божия «грех ради наших», предзнаменование конца мира. Народное сознание связывало с битвой на Калке сказание о гибели русских богатырей. Причину поражений связывают с феодальной раздробленностью. Смятение пред неведомой силы.

Тверское княжество

«Наказание князю Полоцкому Константину» епископа Симеона, в котором поднимаются важные этические вопросы., житие М. Тверского

Возникновение летописных сводов. В 1305 году Тверской летописный свод вкл. В состав ПВЛ

Галицко-Волынское княжество

В 13 веке Галицко-Волынская летопись вкл.в состав Ипатьевской летописи.

Усобицы стали причиной вторжения внешних врагов. Тема объединения Руси, борьбы с иноземными захватчиками. Акцент на современных событиях.

Лихачёв называет лит-ру этого периода – лит-рой нравственного монументализма.

В жанровой системе сужение лит. Жанров. Востребованы патриотические, нравственные (летописи, воинские повести, повести, жития князей-мучеников, духовных лиц, принявших мученическую смерть). Лит-ра этого периода становиться меньше в объеме, тесная связь с УНТ. Мотив наказания за грехи прослеживается практически во всех произведениях этого периода. Если в «Слове о полку…» прослеживается предчувствие беды, то в лит-ре этого периода – последствия. Главный герой произведений – неизменно Русская земля. Главная идея – идея жертвенности во благо Русской земли.