Итина М.А., Першиц А.И.

Творческая жизнь С.П. Толстова была сравнительно короткой, однако принадлежащие его перу многочисленные работы, в первую очередь, обращают на себя внимание огромным диапазоном его научных интересов. С.П. Толстов называл себя этнографом, востоковедом и археологом.

Думается, дело здесь не в том, какое место в круге его научных интересов занимала каждая из этих дисциплин. Главное в том, что все они в его многогранной научной деятельности сочетались, взаимно дополняя друг друга. Для С.П.Толстова это было совершенно естественно, ибо он принадлежал к плеяде ученых, для которых единственно возможным был очень широкий подход, далекий от бытующего у нас сейчас, нередко узкоспециализированного, при постановке и исследовании исторических проблем. Такой подход, базирующийся на большой научной эрудиции, накапливаемом в процессе непрерывных научных исследований опыте, наконец, таланте, позволил проявиться, по крайней мере, трем очень важным качествам С.П. Толстова — ученого.

Во-первых, это то, что принято называть научной интуицией. Располагая подчас достаточно ограниченным количеством фактов, С.П.Толстов строил научные концепции, многие из которых подтвердились последующими исследованиями, а если и нет, то будили научную мысль и способствовали поискам истины.

Во-вторых, что представляется более важным, С.П.Толстов смотрел далеко вперед, его научные изыскания были устремлены в будущее, поставленные и исследуемые им проблемы не исчерпывались задачами сегодняшнего дня, они были нацелены на далекую перспективу.

И, наконец, С.П. Толстов был ученым и гражданином, чутко улавливающим, а иногда и предвидевшим те возможности, которые открывались перед исторической наукой при использовании ее для нужд современности.

С.П. Толстов (1907 — 1976) родился в Петербурге в семье военного. Среднее образование получил в Москве. В1930 г. он окончил Московский Государственный университет, где учился на физико-математическом и историко-этнологическом факультетах. Именно тогда началась деятельность С.П. Толстова — этнографа, этнолога, последователя анучинской школы, приверженца комплексных методов исследования.

В 1934 г. С.П. Толстов окончил аспирантуру ГАИМК по специальности история и археология Средней Азии. В 1929-1936 гг. он сотрудник Музея народов СССР, ученый секретарь, а потом заведующий Московским отделением ИИМК АН СССР. Тогда же С.П.Толстов начал педагогическую деятельность, много лет был профессором МГУ, заведующим кафедрой этнографии (1939-1952 гг.), деканом исторического факультета (1943-1945 гг.).

Сразу после начала Великой Отечественной войны С.П.Толстов вступил в ряды народного ополчения, участвовал в боях под Ельней и Можайском, был ранен. После демобилизации он вновь работает в АН СССР и в 1942 г. назначается директором Института Этнографии АН СССР. На этом посту С.П.Толстов проработал 25 лет, совмещая эту работу с деятельностью в качестве ученого секретаря Президиума АН СССР (1949-1954 гг.).

В 1944 г. С.П.Толстов вступил в ряды КПСС. В 1953 г. он был избран чл.-корр. АН СССР.

Научная деятельность С.П.Толстова была высоко оценена в нашей стране и за рубежом. Он был награжден Государственной премией, удостоен звания заслуженного деятеля науки и техники Узбекской ССР, заслуженного деятеля науки Таджикской ССР и Каракалпакской АССР. В 1956 г. он был избран почетным членом АН Узбекской ССР. Признанием научных заслуг С.П.Толстова было избрание его членом-корреспондентом АН ГДР, почетным членом Итальянского института Среднего и Дальнего Востока, Парижского азиатского и антропологического общества, королевского антропологического института Великобритании и Ирландии, археологического департамента Индии, членом-корреспондентом школы восточных и африканских исследований Лондонского университета.

Свою научную деятельность С.П.Толстов начинал как этнограф. Еще будучи студентом, он работал в составе комплексной антропологической экспедиции МГУ в Ветлужском крае, Верхнем Поволжье, Волго-Окском Междуречье. Он вел исследования в составе этнографического отряда, который изучал русских, марийцев, разные этнографические группы мордвы, тверских карел, касимовских татар. В результате им было опубликовано несколько статей по народам центрально-промышленной области, в том числе статья “К истории терюханской народной культуры” (в соавторстве с М.Т.Маркеловым), в которой на основе полевых исследований материальной и духовной культуры этой этнической группы мордвы дается широкая картина этнических процессов, связывающих ее с финно-угорским, волжско-булгарским культурными компонентами и с позднее проявившимся отчетливом влиянии на нее русской культуры.

К этому же кругу работ относится статья “К проблеме аккультурации”, где в полемике с крупным этнографом того времени Д.К.Зелениным рассматривается проблема историко-культурных связей русских с финно-уграми. Обе эти статьи обращают на себя внимание комплексным подходом к исследованию этнографических материалов и в этом плане ярко отражают творческое кредо С.П.Толстова, которому он следовал на протяжении всей жизни. Уже в наиболее ранних своих работах Сергей Павлович Толстов выступил не только как собственно этнограф (этнолог), но и как историк первобытного общества.

Это объяснялось, наряду с исключительной широтой его научных интересов, тем особым положением, которое с самого начала заняла первобытная история в системе нового отечественного исторического знания. Считалось, что первобытно-исторические исследования — область отнюдь не только абстрактной науки. Безраздельно господствовало мнение, что со времен “Древнего общества” Л.Г.Моргана и его идей, отраженных в “Происхождении семьи, частной собственности и государства” Ф.Энгельса, речь здесь идет о самых коренных проблемах понимания всемирно-исторического процесса. Изначально частная собственность, классовое неравенство и отделенная от народа принудительная власть? Имманентны ли они тем самым человеческому обществу и, следовательно, вечны ли? Прочитанная в 1919 г. В.И. Лениным лекция “О государстве” привлекла внимание самой широкой общественности к проблемам первобытного коллективизма, сравнительно позднего возникновения классового общества и его неизбежной обреченности. К тому же на западе еще продолжалась начатая на рубеже веков острая критика взглядов Л.Г. Моргана (и тем самым Энгельса) ввиду необоснованности одних его теоретических положений и устарелости других. Это воспринималось как воинствующий антиисторизм и антимарксизм, подрыв самих устоев научного коммунизма, с этим надо было всячески бороться. В этих условиях первобытная (“первобытнокоммунистическая”) тематика воспринималась как злободневная, а наука первобытной истории как едва ли не самая важная область истории.

Лекции на эти сюжеты читались на фабриках и заводах, в железнодорожных депо и пошивочных мастерских. На рубеже 1920-1930-х годов, с началом “раскрестьянивания”, к этому добавилась еще одна практическая сторона первобытной истории. Надо было разобраться в доклассовых, в т.ч. общинно-родовых, отношениях и пережитках у многих народов Востока нашей страны, чтобы тем самым, как считалось, помочь переустройству их хозяйства и быта. Таким образом, первобытная история была грубо политизирована. Те, кто не хотел с этим считаться, должен был получить “запрет на профессию” (как профессор А.Н. Максимов), либо исчезнуть совсем (как профессор П.Ф. Преображенский). Те, кто бездумно верил во все несообразности устаревших взглядов, в большинстве своем процветал. Но оставался еще один путь, на котором можно было, балансируя по краю пропасти, заниматься любимым делом. Те, кто пошел по нему, прокручивал положенное количество раз “молитвенную мельницу”, отдавая положенное и Моргану и Энгельсу, и всем, кому надлежало, а затем старался в толще отжившего прорастить ростки нового. К числу последних принадлежал один из талантливейших и увлеченнейших историков своего времени Сергей Павлович Толстов. И оценивая то, что он сделал в науке первобытной истории, мы будем, как это и положено в историографии, исходить не только из сегодняшних достижений науки, но и из состояния науки в те годы, когда он работал. С.П. Толстов замечателен, прежде всего, тем, что по мере развития науки о древнейшем прошлом человечества он во многом изменил подход к главному и второстепенному в его проблематике. Если поначалу задача виделась в том, чтобы отстоять идущую от Моргана схему во всех ее деталях (включая чуть ли не историческую реконструкцию кровнородственной и пуналуальной семьи), то позднее центр тяжести стал все больше переноситься на развитие концептуального ядра моргановского учения о первобытном обществе — идеи первобытного коллективизма. Вместе с тем все без исключения первобытноисторические работы С.П. Толстова содержат светлые и яркие мысли, и многие из них сохраняют свое значение, получив подкрепление во вновь обнаруженных фактах или продолжая дискутироваться современными исследователями. С.П.Толстов вошел в историографию первобытной истории большой статьей “Проблемы дородового общества”. Она была опубликована в 1930 г., незадолго до того, как П.П.Ефименко и П.И.Борисковский высказали получившее широкое признание мнение, что родовой строй возник с переходом от раннего к позднему палеолиту 1 . До начала 1930-х годов появление родового строя обычно относили к неолиту, а в позднем палеолите и мезолите реконструировали не родовые, а “дородовые”, “тотемические” и.т.п. общины. Такая реконструкция была предпринята и С.П.Толстовым, и впоследствии он от нее отказался 2 . Большая ценность его статьи в другом: в ней впервые высказана и, насколько это позволял фактический материал того времени, аргументирована мысль, что древнейшее человечество не знало чисто собирательной стадии развития и что с самого начала антропосоциогенеза одним из важных факторов последнего была охота. Эта идея была направлена против распространенного в физической антропологии тех лет взгляда на растительноядный образ жизни предлюдей и древнейших людей и еще более — против сконструированной культурно-исторической школой В.Шмидта начальной чисто собирательной стадии хозяйства, открывавшей простор теории первобытной индивидуалистической робинзонады. Этой “вегетарианской” концепции С.П.Толстов противопоставил концепцию охоты как ведущей формы трудовой деятельности, которая одна и только одна могла стимулировать совместные усилия коллектива. Данные о спорадической охоте уже в стадах некоторых высших приматов и особенно начавшиеся в 1950-х годах многочисленные находки предчеловека-охотника Homo habilis — непосредственного предка древнейших людей блестяще подтвердили мысль С.П.Толстова. В середине 1930-х годов С.П.Толстов снова возвращается к исторической реконструкции начального этапа первобытности, но на этот раз в центре его внимания — проблемы возникновения родового строя. В 1935 году в статье “Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен” он разрабатывает высказывавшуюся М.М.Ковалевским и М.П.Жаковым 3 мысль о том, что возникновение экзогамии было связано с необходимостью упорядочения производственной деятельности внутри первобытных коллективов. При этом он первым поставил появление экзогамии в связь с установлением половых табу, зарождающихся в результате противоречий между беспорядочными половыми отношениями, а тем самым и непрерывными столкновениями на почве ревности и потребностями развития производственной деятельности первобытных коллективов. Проблема происхождения экзогамии до сих пор принадлежит к числу наиболее спорных в первобытной истории. Нарисованную С.П.Толстовым конкретную картину становления этого института нельзя назвать достаточно аргументированной, но предложенный им подход к проблеме представляет большую теоретическую ценность и многими современными исследователями рассматривается как наиболее продуктивный. В этой же статье была развита идея первоначальной дислокальности (алокальности) брачного поселения, на которое несколькими годами ранее не очень отчетливо, без какой-либо стадиальной привязки обратил внимание М.О.Косвен 4 . Такая исходная дислокальность — единственное, чем можно объяснить первоначальное совпадение рода и общины. Идея продолжает развиваться и в настоящее время, хотя сторонников у нее сейчас меньше, чем противников 5 . Несколько ранних работ С.П.Толстова посвящены проблемам классообразования или связанным с ними сюжетом. Крупнейшие из них — “Очерки первоначального ислама” (1932), “Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах” (1934) и “Военная демократия и проблема “генетической революция” (1935). Основная идея “Очерков первоначального ислама”, состоящая в том, что жизнь и деятельность пророка Мухаммеда -это миф, вобравший в себя самые различные другие восточные мифы, принадлежит прошлому. Теперь, более полувека спустя, никто не сомневается в подлинности Мухаммеда, дан сам вопрос об историчности тех или иных пророков рассматривается как малосущественный для религиоведения. Более важными оказались “побочные” идеи работы. Одна из них заключена в выделении на основе географической дифференциации производственной деятельности определенных видов хозяйства — выделении, развитом впоследствии М.Г.Левиным и Н.Н.Чебоксаровым в учении о хозяйственно-культурных типах 6 . Другие относятся к кругу проблем классообразования у оседлых земледельцев и кочевых скотоводов и развиты самим С.П.Толстовым в последующих работах. До начала 1930-х годов в отечественной историко-этнографической науке велись острые дискуссии о характере общественного строя кочевых скотоводов. Они имели не только теоретическое, но и практическое значение, так как задачи хозяйственно-культурногостроительства у отсталых в прошлом народов востока нашей страны требовали изучения особенностей их социальной организации. В публикациях тех лет, с одной стороны, продолжал развиваться традиционный для дореволюционной литературы тезис о бесклассовости кочевнических обществ, с другой стороны, было выдвинуто положение о существовании у кочевников законченных классовых отношений. Поэтому важной вехой в теоретической разработке проблемы стали две вышедших одновременно работы — “Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм” Б.Я.Владимирцова и “Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах” С.П.Толстова. В обеих работах развивается концепция кочевого феодализма, но во второй она подается более осторожно и взвешенно: речь идет не столько о феодализме, сколько о патриархально-феодальных отношениях. По С.П. Толстову, кочевые скотоводы, проходя, подобно своим оседлым соседям, стадию рабовладения, но не поднимаясь, в отличие от них, выше примитивной военно-рабовладельческой демократии, развивают у себя особый, кочевой вариант феодализма. Главное в нем, то основное зерно, из которого вырастает вся его система — саунные отношения, находящие аналогию в прекарии классического феодализма. Определенную роль играют также разного рода поборы с населения. Но саунные отношения — феодализированная форма родовой взаимопомощи, и потому феодализм в кочевом скотоводстве навсегда остается сопряженным с остатками патриархально-родовой организации. Сохранению последней способствует и то обстоятельство, что кочевничество не создает достаточно прочных территориальных связей и кочевая соседская община выступает в форме родо-племенной. Наиболее сложен вопрос о характере феодальной собственности на землю. В неприкрытом виде она существует только в сопутствующем скотоводству земледелии. В собственно скотоводческом хозяйстве собственность на пастбища номинально остается родо-племенной, но фактически принадлежит тем, кто монополизирует собственность на скот, иначе говоря, опосредована отношениями скотовладения. Предложенные здесь С.П.Толстовым решения в большинстве своем надолго возобладали в советском историко-этнографическом кочевниковедении и только с 1960-х годов снова стали предметом оживленных споров. Было установлено, что рабовладение никогда не было у кочевников господствующей формой эксплуатации, а саунные отношения, как отношения кабальные имели не специфически феодальный, а межформационный характер. Вновь разгорелась дискуссия о характере общественного строя кочевых скотоводов в предклассовом или раннеклассовом 7 . Но как бы ни решались сегодня эти вопросы, работа С.П.Толстова сохраняет не только историографическое, но и теоретическое значение. В ней очерчена практически вся совокупность продолжающих обсуждаться и разрабатываться вопросов общественного строя кочевых скотоводов: роль в нем земледелия и скотовладения, саунной эксплуатации и эксплуатаций путем нефиксированных или фиксированных поборов с населения, соотношение территориальной общины оседлых и родо-племенной общины кочевников, а главное, роль патриархально-родовых отношений в процессах классообразования у кочевников. Во многом сходна судьба другой крупной работы С.П.Толстова “Военная демократия и проблема “генетической революции”. Вней развиваются три основные идеи. Первая — о том, что начальной формой эксплуатации всегда является рабство и большинство классовых обществ возникает как общества рабовладельческие, — сейчас разделается лишь немногими исследователями 8 . Вторая -в том, что переход от первичной ко вторичной общественно-экономической формации неизбежно должен был сопровождаться социальной революцией, -остается дискуссионной, но сторонников у нее немного 9 . С.П.Толстов совершенно прав, обращая внимание на то, что такой революцией не могла быть борьба между различными слоями приходившего к господству класса. Но и его мысль, что ею были “генетические” восстания рабов при становлении рабовладельческого способа производства плохо вяжется как с общим смыслом понятия революции, так и с идеей прогрессивной смены исторических стадий. С точки зрения теории прогресса в истории восстания рабов при возникновении рабовладения и революции рабов при переходе от рабовладения к феодализму имели разную историческую направленностью Но подчеркнем еще раз, что вопрос остается спорным. Наибольшее влияние на последующее развитие историко-этнографической науки имела третья идея С.П.Толстова об особом положении эпохи военной демократии в системе общественно-экономических формаций. “Общество эпохи военной демократии -доклассовое и классовое, точнее, рабовладельческое, общество одновременно”, а “сама эпоха военной демократии лежит историческим рубежом, периодом революционной перестройки общества между первобытным коммунизмом и первой антагонистической формацией общества. И если с точки зрения истории доклассового общества мы вправе говорить об эпохе военной демократии как о последней стадии родового строя, то с точки зрения истории общества классового — перед нами первая ступень рабовладельческой формации” 10 . Эта впервые предложенная С.П. Толстовым диалектически противоречивая характеристика эпохи перехода от первобытного общества к классовому была воспринята рядом исследователей, хотя обычно и не в изложенной форме (общество и доклассовое и классовое), а в прямо противоположной (общество не доклассовое и не классовое) 11 . И по поводу такого характера переходного этапа (равно как и по поводу адекватности его наименования “эпохой военной демократии”) 12 в современной науке мало кто разделяет данную точку зрения, но для нас в данном случае важно то, что начало спорам было положено острой и содержательной работой С.П.Толстова. Проблемы истории первобытного общества остались в сфере научных интересов С.П.Толстова и в послевоенные десятилетия, когда он выступил как организатор и глава отечественной этнографии. Разрабатывая эти проблемы и способствуя их разработке, он выступал против двух крайностей в отношении данной области знания. Одна из них — наметившееся в середине 1930-х годов стремление к сужению профиля этнографии за счет изучения преимущественно первобытно-общинного строя и его остатков в позднейшей истории человечества, вплоть до современности. Другая -недооценка значения исследования первобытно-исторической проблематики, остающейся одним их передовых участков теоретической работы в развитии материалистической концепции исторического процесса и первобытно-общинного строя как начального звена этого процесса. А здесь в связи с накоплением новых фактов все большее значение приобретало творческое развитие концепции первобытного коллективизма, дифференциация в нем, с одной стороны, материалистической концепции первобытной истории, с другой -разного рода второстепенных решений Моргана или высказываний Энгельса по частным вопросам, которые,естественно, требовали существенных уточнений в ходе обновления фактологической базы науки. Одним из первых, кто положил начало такой работе на уровне, определяемом условиями развития науки в середине 1940-х годов, был С.П. Толстов. Уже в первом послевоенном номере журнала “Советская этнография” появилась его статья “К вопросу о периодизации истории первобытного общества”, посвященная оценке и уточнению первобытно-исторической периодизации Моргала, воспроизведенной Энгельсом в “Происхождении семьи, частной собственности и государства”. В ней отмечалось, что поскольку базу этой периодизации‘’. В ней отмечалось, что поскольку базу этой периодизации составляют “важнейшие этапы развития производительных сил”, должны быть осуждены “все попытки на основе наличия в периодизации Моргала отдельных ошибочных или устаревших положений огульно отрицать ее значение для современной науки”. Но одновременно подчеркивалось и то, что “канонизация устарелых мест и ошибок в периодизации Моргана на руку только противникам его теории” 13 . В предложенной С.П.Толстовым модифицированной периодизации выделены в качестве основных три этапа первобытной истории: первобытное стадо установление первобытного общества), первобытная община (расцвет первобытного общества) и военная демократия (превращение первобытного общества в классовое). Каждый из этих этапов определяется крупными вехами в развитии производительных сил. Настаивая на принципиальной важности именно этого критерия как членения первобытно-исторического процесса, С.П.Толстов связал наступление выделенных этапов собственно с началом употребления орудий, введением орудий для производства орудий и освоением металла. По его мнению, такая периодизация “снимает, но не отменяет” периодизацию Моргана, которая при внесении надлежащих поправок сохраняет свое значение для более дробной характеристики первобытно-исторического процесса. Поэтому первый и третий из выделенных им этапов сопоставлены с низшей ступенью дикости и высшей ступенью варварства, а второй этап разделен на четыре периода, каждый из которых соотнесен (с поправками в критериях) с определенной ступенью дикарской и варварской эпох. Благодаря такой своей двойственности схема С.П.Толстова впоследствии оказала влияние на многие разработанные в советской науке новые периодизации — как обобщенные (предложенные преимущественно этнографами), так и более дробные (выдвинутые преимущественно археологами) 14 . Разработка С.П.Толстовым проблем истории первобытного общества прекратилась в первой половине 1960-х годов, когда в отечественной науке только начинался активный процесс обобщения и переосмысления новейших фактов этнографии, археологии и палеоантропологии для уточнения исторической реконструкции первобытного прошлого. Поэтому, выступив с принципиально важным предостережением против канонизации устарелых мест и ошибок в прежних реконструкциях первобытности, сам С.П.Толстов успел сделать немного для дифференциации общей коллективистической концепции первобытнообщинного строя и конкретизирующих ее в той или иной мере устаревших частных решений. Так, в его периодизации первобытная община отождествляется с материнским родом, тогда как позднее было установлено, что такая община могла быть сопряжена и с рано возникшим на смену материнскому отцовским родом (например, у значительной части аборигенов Австралии) 15 . Вообще, С.П.Толстов придавал, пожалуй, неоправданно большое значение именно материнской форме первобытной родовой общины и еще в 1961 году в работе “Некоторые проблемы всемирной истории в свете данных современной исторической этнографии” отстаивал взгляд, что в “классическом” первобытном обществе материнский род повсеместно сохранялся включительно до позднего неолита, а отцовский род развивался преимущественно на периферии цивилизаций и не без их влияния. Можно найти в его первобытно-исторических работах послевоенного периода немало и других положений, не разделяемых теперь исследователями или по меньшей мере дискуссионные: о групповом браке, о матриархате как господстве женщин, о соотношении рода и общины и т.п. 16 . В то же время все первобытно-исторические работы Сергея Павловича Толстова вплоть до самой последней содержат принципиально важные положения, до сих пор продолжающие оказывать свое воздействие на развитие науки. В частности, в уже названной статье “Некоторые проблемы всемерной истории в свете данных современной исторической этнографии” он энергично привлек внимание к необходимости установления абсолютной хронологии этнографических материалов по первобытной истории, а тем самым и к более строгому подходу в синтезе этнографических, археологических и собственно исторических фактов. Очень рано, с конца 20-х годов, научные интересы С.П.Толстова начинают сосредотачиваться вокруг востоковедной проблематики, его все больше занимают вопросы истории и этнографии Средней Азии. Этому в немалой степени способствовало участие его в экспедиции РАНИОН в Ташаузской области Туркменской ССР, в составе которой он занимался изучением родоплеменного состава и материальной культуры куняургенчских туркмен Йаиудов.
Эти материалы были опубликованы в статье “О пережитках тотемизма и дуальной организации у туркмен”, они были использованы С.П.Толстовыми в других работах, связанных с проблемами истории первобытного общества и этногенеза. Впервые попав в Хорезм в 1929 году как этнограф, С.П.Толстов понял, что отныне он навсегда связан с этой своеобразной историко-культурной областью Средней Азии, “Среднеазиатским Египтом”, как он ее называл. Сыграло свою роль и то, что в конце 1930-х годов началась работа над созданием истории молодых среднеазиатских республик. При этом, в центре внимания были проблемы социального строя народов Востока, в частности, спорные вопросы общественного строя народов домусульманской Средней Азии. Необходимость получения новых источников для решения всего комплекса возникших исторических проблем привела к организации крупных археологических экспедиций, одну из которых — Хорезмскую — возглавил С.П.Толстов. Исследования Хорезмской археологической, а позднее археолого-этнографической, экспедиции стали делом жизни С.П. Толстова и принесли ему мировую славу. Большой территориальный и хронологический размах работ экспедиции, их комплексный характер — все это позволило С.П.Толстову привлечь к решению крупных исторических проблем, значимость которых подчас выходит за рамки собственно среднеазиатской тематики, археологические источники. Наиболее крупные из этих проблем С.П.Толстов назвал сам во введении к своей книге “По древним дельтам Окса и Яксарта”: общественный строй населения земледельческих оазисов Средней Азии; история древних русел Амударьи и Сырдарьи (их формирование и заселение человеком) и связанная с ней история Хорезмской ирригаций; история полукочевого и кочевого населения скотоводческой периферии оазисов, его взаимоотношений с земледельческим населением последних, историческая роль этих контактов в экономической и культурной жизни страны. Масштабность и значимость всей этой проблематики, возникающая, в процессе исследований, необходимость ответа на все новые и новые вопросы, преимущества комплексного исследования единого крупного историко-культурного региона, — все это предопределило долгосрочность начатых СЛ.Толстовым работ, которые продолжаются и в наши дни 17 .
В своих книгах “Древний Хорезм” (М.1948), “По следам древнехорезмийской цивилизации” (М.,1948), уже упомянутой “По древним дельтам Окса и Яксарта” (М., 1962), многочисленных статьях С.П. Толстов проследилна археологических материалах Хорезма не только все этапы его исторического развития от эпохи неолита до средневековья включительно, но и усмотрел на его примере ряд закономерностей, присущих развитию исторических процессов Средней Азии и Востока в целом. Этнограф, востоковед и археолог С.П. Толстов, наряду с разработкой проблем, непосредственно относящихся к истории среднеазиатских народов, во многих случаях опираясь на среднеазиатские источники и материалы, вел изыскания в области общих проблем этнографии, истории первобытного общества, этногенеза и этнической истории, истории культуры и т.д. Наиболее ярким примером в этом плане является монография “Древний Хорезм” , в которой, в частности, С.П. Толстов вновь обратился к проблеме общественного строя раннеклассовых обществ. Он собрал и систематизировал данные, свидетельствующие о господстве рабовладельческого уклада в Средней Азии в домусульманское время. Этот тезис, правда, был тогда выдвинут на довольно ограниченном круге источников. В наши дни, в результате продолжающихся археологических работ в Хорезме, он нашел подтверждение при расшифровке дворцового архива Топрак-калы (II-III вв. до н.э.) 18 . По заключению В.А. Лившица, исследовавшего и определившего, как хорезмийские надписи из культового центра на городище Калалы-гыр 2 (IV-II вв. до н.э.) 19 , одна из них, на остраконе, содержит слово “рабы” 20 , что является, таким образом, наиболее ранним свидетельством существования этой формы зависимости в Хорезме. Одна из труднейших исторических проблем — этногенез и этническая история народов Средней Азии рассматривается С.П. Толстовым в статьях “Основные вопросы этногенеза народов Средней Азии”, “Аральский узел этногонического процесса”, “К вопросу о происхождений каракалпакского народа”, “Города гузов” и других работах с использованием широкого круга источников. Естественно, что новые археологические, исторические и этнографические открытия вносят уточнения, дают возможность выявить новые аспекты в подходе к этой проблеме. Однако основные заключения С.П.Толстова о древнейших и средневековых этапах этногенеза народов Средней Азии утвердились в науке. Среди них следует назвать очень важный тезис о том, что в основе этногенеза каждого из современных среднеазиатских народов лежит не единый, а множество этнических компонентов не разъединяющих, а объединяющих их, требующих рассмотрения этнических процессов на территории этого огромного историко-культурного региона в их взаимосвязанности и в контексте тех исторических процессов, которые охватывали территорию Средней Азии и сопредельных областей в целом. Лингвистический аспект проблемы за прошедшие годы обогатился и новыми открытиями и гипотезами, которые, не снимая значимости выдвинутых в свое время С.П.Толстовым тезисов (см. .например, “Аральский узел этногонического процесса”), значительно расширяют рамки исследований в этой области как в хронологическом, так и в географическом планах 21 . Уже упоминавшаяся статья “Города гузов” очень четко выявляет работу исследовательской мысли С.П.Толстова над проблемой, которую впоследствии он назвал одной из основных им разрабатываемых. Речь идет о взаимоотношениях кочевого и полукочевого населения степей с оседлоземледельческим населением оазисов, связи их с городами, их роли в экономической и культурной жизни страны. Эта проблематика является общеисторической, но для Приаралья, как свидетельствуют археологические и исторические источники, она чрезвычайно актуальна на всем протяжении истории этого региона, начиная с эпохи поздней бронзы. Надо сказать, что необходимость археолого-этнографического подхода при разработке многих аспектов исторической проблематики привела С.П. Толстова к выделению особого отдела этнографической науки — палеоэтнографии 22 , источниками которой служат этнографические и археологические материалы. Такой подход был широко распространен среди этнографов и археологов его поколения, в наши дни он постепенно находит все больше сторонников среди представителей обеих наук, причем в плане комплексных полевых исследований в том числе, которые широко пропогандировались и осуществлялись С.П.Толстовым и его коллегами и учениками уже в послевоенные годы. Следует заметить, что сейчас, среди сторонников широко распространенного на западе метода этноархеологических исследований, называемого этноархеологией 23 , в основе которого лежит практика изучения археологами покинутых современных поселений и даже ведение ими чисто этнографических работ, включая работу с информаторами, раздаются голоса именно в пользу комплексных археолого-этнографических исследований силами представителей обеих специальностей, что обеспечило бы наиболее квалифицированный подход к делу. Нельзя не сказать еще об одном направлении в исследованиях С.П.Толстова. Будучи руководителем Института и развивая традиционную этнографию, он явился инициатором обращения советской этнографической науки к изучению современности (“Этнография и современность”, “Советская школа в этнографии и др. работы), что не только существенно обогатило научной информацией создававшееся под его общей редакцией тома “Народы мира”, но, главное, дало импульс к развитию важного нового направления в этнографии, которое плодотворно развивается в наши дни.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Советская этнография, 1931, № 3-4. 2. Ефименко П.П. Значпение женщины в ориньякскую эпоху//Изв. ГАИМК, 1931, XI. Вып. 3-4; Борисовский П.И. К вопросу о стадиальности в развитии верхнего палеолита//Там же, 1932. Т. XIV. Вып. 4. 3. Ковалевский М.М. Первобытное право. М., 1886. Вып. 1; Жаков М.П. К постановке генетических проблем истории доклассового общества//Изв. ГАИМК, 1933, вып. 100. 4. Косвен М.О. Вновь отекрытая форма брака//Сообщ. ГАИМК, 1932, № 3-4. 5. Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. М., 1974. 6. Левин М.Г., Чебоксаров И.Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области (к постановке вопроса)//СЭ, 1965. № 4. 7. См.: Першиц А.И. Некоторые особенности классообразования и раннеклассовых отношений у кочевников-скотоводов//Становление классов и государства. М., 1976; Марков Г.Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. М., 1876; Khazanov A.M. Nowas and the outside World. Cambridge, 1983. 8. Подробнее см.: Першиц А.И. Начальные формы эксплуатации и проблема их генетической типологии//Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. 9. Драбкин Я.С. Нерешенные проблемы изучения социальных революций//Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969; Селезнев М.А. Социальная революция (методологические проблемы). М., 1971; Крапивенский С.Э. К анализу категории “социальная революция”. Волгоград, 1971. 10. Толстов С.П. Военная демократия и проблема “генетической” революции//Проблемы истории докапиталистических обществ. М.-Л., 1935. № 7-8. 11. Неусыхин А.И. Возникновение зависимого крестьянства в Западной Европе VI-VIIIвв. М., 1956; Семенов Ю.И. О периодизацяи первобытной истории//СЭ, 1965, № 5; Крюков М.В. Социальная дифференциация в древнем Китае (опыт сравнительно-исторической характеристики)//Разложение родового строя и формирование классового общества. М., 1968. 12. Подробнеесм.:Persic A.I. Das Problem der militarischen Democracie//Familie, Staat und gesellschaftsformation. Berlin, 1988. 13.Толстев С.П. К вопросу о периодизации истории первобытного общества//СЭ. М., 1946. № 1. 14. Подробнее см.: История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза. М., 1983, с.17 и ел. 15.Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. М., 1974. 16.Подробнее см.: Бромлей Ю.В., Першиц А.И. Ф.Энгельс и современные проблемы первобытной истории//Вопросы философии,1964, № 4. 17.Обзор работ экспедиции см.: Итина М.А. Хорезмская экспедиция: основные итоги и перспективы исследований//Культурая искусство древнего Хорезма. М., 1961; Жданко Т.А. Этнографические исследования Хорезмской экспедиции (народы, проблемы, труды)//Там же; Итина М.А. Охранные археологические работы в Хорезме: итоги и перспективы // СЭ, 1984, № 1; она же. Древний Хорезм: проблемы и открытия — Вестник АН СССР, 1966, № 2. 18.Толстев СЛ. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962, с.215-222; Топрак-кала. Дворец. — Труды Хорезмской археологе-этнографической экспедиции, т.ХI, М., 1984, гл.VI. Документы (автор В.А. Лившиц). 19.См.: Вайнберг Б*И., Коляков С.М. Раскопки на крепости Калалы-гыр 2 в Северной Туркмении//Археологяческяе открытия, 1986 г., М., 1968, 0.506. 20. Устное сообщение В.А.Лившица. 21. Грантовский Э.А. Ранняя история Иранских племен Передней Азии. М., 1970; Абаев В.И. К вопросу о прародине и древнейших миграциях индоиранских народов//Древний Восток и античный мир. М., 1972; ЛитвинскийБ.А. Проблемы этнической истории Средней Азии во II тыс. до н.э. (среднеазиатский аспект арийской проблемы)//Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981, с.156 и сл.; Дьяконов И.М. О прародине носителей индоевропейских диалектов. I и II//ВДИ, 1982, №№ 3 и 4; Гамкрелидзе Т.Е., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984; Кузьмина Е.Е. О некоторых археологических аспектах проблемы происхождения индоиранцев// Переднеазиатский сборник, вып.IV. Древняя и средневековая история и философия. М., 1986, с.169-228 и др.работы. 22. Толстов С.П. Основные теоретические проблемы современцой советской этнографии — СЭ, 1960, № 6 23. Шнирельман В.А. Этноархеология. 70-ые годы. — СЭ, 1984, № 2. Опубликовано в журнале Этнографическое обозрение, 1997, № 1, с. 14-23.

С. П. Толстов.

МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ М. В. ЛОМОНОСОВА

С. П. ТОЛСТОВ

ДРЕВНИЙ ХОРЕЗМ

Опыт историко-археологического исследования

ИЗДАНИЕ МГУ МОСКВА-1948

Обложка, фронтиспис, шмуцтитулы, концовки и цветные таблицы художника Н. П. Толстова.

Ведь камня этих стен так много рук касалось,

Что оттиски легли на каждый уголок.

Привратником здесь был властитель Вавилона,-

О слушай, Туркестан, - трубит военный рог.

Балконы рухнули, отполыхали балки.

Здесь был когда-то пол, здесь-круглый потолок.

Не удивляйся! Там, где соловьи гремели,

Одна сова кричит плачевный свой упрек.

Афзаль-ад-Дин Хагани.

Громаду лет прорвет

И явится весомо, грубо, зримо,

Как в наши дни вошел водопровод,

Сработанный еще рабами Рима.

В. Маяковский.

Список принятых сокращений........ 6

Глава I-Стена в пустыне

I. Предистория Великого Хорезма... 13

II. «Земли древнего орошения» и Хорезмская экспедиция 1937-1940 гг. ... 27

Глава II-Рустаки Гавхорэ

I. К истории вопроса......... 37

II. Памятники доирригационного периода 39

III. Динамика древней ирригационной сети................ 43

IV. Исторические предпосылки сокращений ирригационной сети Хорезма … 48

V. К истории повторных освоений «земель древнего орошения» Хорезма…. 55

Глава III-Башня Африга

I. Время шалашей рыболовов..... 59

1. Хорезмийский неолит..... 59

2. Бронзовый век Хорезма.... 66

3. Ранне-железный век Хорезма.. 68

4. К вопросу о протохорезмийской письменности......... 71

II. Время тысячи городов....... 77

1. Городища с жилыми стенами.. 77

2. Городища кангюйского времени 84

3. Городища кушанского времени 102

4. Кушано-афригидские памятники 119

III. Время двенадцати тысяч замков… 128

1. Мертвый оазис Беркут-кала.... 128

2. Тешик-кала.......... 138

3. Вопросы социальной истории.. 150

IV. Время «Великих Хорезмшахов».... 154

Глава IV-Хорезмийский всадник

I. Монеты Сиявушидов-Афригидов.... 173

II. Древнехорезмийские терракоты.... 196

III. Конница Кангюя........ 211

Экскурс I-Угроза Евтидема

I. Греческая колонизация...... 231

II. Возникновение греко-бактрийского и парфянского царств..... 232

III. Евтидем из Магнезии и Антиох III 236

IV. Пушьямитра, яваны и наследники Маурья............ 237

V. Евкратид и Гелиокл........ 238

VI. Мигридат I, массагеты-юечжи и падение греко-бактрийского царства.............. 241

Экскурс II-Тиранния Абруя

I. Легенда об Абруе........ 248

II. Абруй и Або-каган....... 250

III. Кризис тюркского каганата в 80-х годах VI в. н. э. и восстание Або-кагана.......... 256

IV. Социальная база движения Або-Абруя в Нижней Согдиане.... 269

V Эфталиты, Маздак и Абруй.... 276

Экскурс III-Путь корибантов

I. Кави и карапаны........ 282

1. Ферганский науруз..... 282

2. Агура-Мазда и Ангро-Майнью 286

3. Ажи-Дахака и Трэтаона... 292

4. Змей и конь......... 303

5. Кави и карапаны...... 307

6. Атеш-кеде.......... 314

7. Кави, каяниды и цари-жрецы домусульманской Средней Азии…. 317

II. Скверна Муканны........ 320

1. Текст Нершахи....... 320

2. Массагетский обычай.... 321

3. Сукана и энареи...... 323

4. Yavananis.......... 325

5. Маздак, Муканна, карматы…. 331

Глава V-Опыт исторического синтеза.... 341

Работая в 1931-1937 гг. над вопросами ранней истории Средней Азии и других стран Ближнего и Среднего Востока, автор настоящей работы вынужден был убедиться, что существовавшая в литературе трактовка социально-экономического строя домусульманского периода, как сложившегося феодального строя - не верна и в сущности ни на чем не основана. Напротив, письменные источники с несомненностью сигнализировали наличие многих черт, свойственных рабовладельческому строю. Автор в ряде своих работ попытался обосновать это положение (для арабов - в 1932 году, для кочевых народов Средней и Центральной Азии - в 1934 г., в общетеоретическом, сравнительно-этнографическом плане - в 1935 г., наконец, для оседлых народов Средней Азии - в 1935 - 1938 гг.) 1 .

В этой работе огромную методологическую помощь автору оказали труды академика В. В. Струве, показавшего на обширном материале классического Востока несостоятельность феодальной концепции древневосточной истории.

Однако, отстаивая в целом ряде дискуссий 2 свою точку зрения, автор не мог не видеть слабых мест своей аргументации, являющихся неизбежным следствием скудости источников, их фрагментарности, допускающей большое разнообразие толкований. Для него стало ясно, что только поход за новыми, скрытыми в земле, историческими фактами, только широко поставленные и целеустремленные археологические работы могут поставить разработку дискуссионных проблем древней истории Средней Азии на прочную, не допускающую кривотолков, базу. До этого автор мог использовать лишь крайне фрагментарный, хотя и весьма интересный материал, большей частью происходящий из случайных сборов дореволюционных коллекционеров, из крайне несовершенных с методической стороны раскопок единственного домусульманского памятника (не считая Анау), изучавшегося до революции, - Афрасиаба 3 да еще очень немногих данных первых советских экспедиций, из которых особенно нужно отметить работы экспедиции Музея восточных культур под руководством Б. П. Денике в Термезе 4 , работы М. В. Воеводского, М. П. Грязнова 5 и А. И. Тереножкина 6 по усуньским могильникам Семиречья, работы Термезской экспедиции М. Е. Массона, связанные с находкой в 1933 г. фрагмента скульптурного карниза начала н. э. в Айртаме близ Термеза 7 и раскопки экспедиции А. А. Фреймана на горе Муг на верхнем Зеравшане, обогатившие науку блестящим комплексом согдийских документов начала VIII в. 8 Лишь в процессе работ автор смог ознакомиться с прекрасными результатами работ Термезской экспедиции М. Е. Массона 1936 - 1938 гг.

Объектом своих полевых исследований автор избрал Хорезм. Выбор этот был не случайным. Автор связан по работе с Хорезмом еще с 1929 г., когда он впервые приехал сюда в качестве участника историко-этнографической экспедиции РАНИОН в Куня-Ургенчский и Ходжейлинский районы. Эта экспедиция определила все направление последующей работы автора, в центре внимания которого, куда бы его ни отвлекали разнообразные привходящие задания, оставались история, этнография и археология этой своеобразной области Средней Азии, «Среднеазиатского Египта», одной из древнейших культурных областей нашей страны. Полевые исследования, начатые в 1929 г., были продолжены им как руководителем Среднеазиатской историко-этнографической экспедиции Музея народов СССР, выполняя план которой, в 1932 и 1934 гг. автор посетил Хивинский, Турткульский и Чимбайский районы. Все эти работы, приводя автора к заключению об исключительной роли Хорезма в системе историко-культурных связей Средней Азии и евразиатского Севера, также диктовали необходимость археологического углубления этих исследований. Так как на Хорезмской территории скрестились обе линии исследовательских интересов автора, это предопределило выбор именно Хорезма в качестве базы для развертывания широко поставленных археологических работ.

Настоящая работа представляет собой результат четырехлетних полевых исследований возглавляемой автором Хорезмской археологической экспедиции Московского отделения ИИМК Академии Наук СССР, целевые установки которой определились сформулированными выше положениями.

Эта книга отнюдь не является попыткой систематической публикации обильных и разнообразных материалов, добытых экспедицией за четыре года работы. Разработка этих материалов продолжается автором и его сотрудниками, и пройдет немало лет, пока они целиком смогут быть введены в научный оборот.

Однако сейчас уже пора подвести некоторые итоги проделанной работы, суммировать наиболее существенные из тех исторических и историко-культурных выводов, которые уже сейчас позволяет сделать материал. Это необходимо и для того, чтобы наиболее важные итоги наших работ стали достоянием широких кругов советских историков и сделали свое дело в разрешении упомянутых выше дискуссионных вопросов, и для того, чтобы мы сами могли более планомерно и целеустремленно продолжать разработку добытых материалов. Опытом такой итоговой работы, суммирующей выводы, на которые дает право наш материал по важнейшим линиям исследования (история ирригации, типов жилищ и поселений, фортификации, вооружения, нумизматики, нумизматической эпиграфики, изобразительного искусства), и является настоящая книга.

Надо отметить, что автор и возглавляемый им коллектив работников Хорезмской экспедиции были не одиноки в своей работе по выявлению новых документов по истории домусульманской Средней Азии. Почти одновременно широко развертывается работа в целом ряде других районов. Отметим большую Термезскую комплексную экспедицию М. Е. Массона (1936 - 1938 гг.) 9 , продолжившую работы Термезской экспедиции Музея восточных культур 1926 - 1927 гг., многолетние труды Г. В. Григорьева по изучению приташкентских городищ, начатые еще в 1934 г. 10 , и блестящие результаты исследования тем же автором античного городища Тали-Барзу близ Самарканда 11 , экспедицию М. Е. Массона по трассе Большого Ферганского канала (1939 г.), давшую исключительно ценные материалы по культуре древней Давани 12 , большую экспедицию А. Н. Бернштама в Киргизию и Юго-Вост. Казахстан (1933 - 1946 гг.) 13 , работы В. А. Шишкина на западной окраине Бухарского оазиса в 1937 г. 14 , наконец, работы А. И. Тереножкина в Ак-тепе под Ташкентом 15 и на Ташкентском канале им. Молотова 16 .

Эти работы дали нам возможность опереться на многообразный сравнительный материал и во многом подкрепить и уточнить наши выводы и заключения. Социально-экономические выводы, к которым приводит многих из этих авторов анализ их материала, во многом перекликаются с нашими, сформулированными еще в работах 1938 - 1941 гг. и развиваемыми ниже. Так, М. Е. Массон в заключении своей работы в Трудах ТАКЭ пишет: «В свое время, когда археологические исследования Средней Азии находились в самом зачаточном состоянии, В. В. Бартольд, оперируя в силу этого по преимуществу письменными источниками, весьма ограниченными для времени до арабского завоевания, констатировал, что по ним он не видел существенной разницы в жизни Туркестана между IV веком до н. э. и VII веком н. э. А так как к моменту арабского завоевания в области Мавераннахра можно видеть ряд признаков феодальных отношений, то невольно создалась тенденция относить их в Средней Азии в глубь тысячелетий. С такого рода положением известные теперь археологические данные, почерпнутые из изучения памятников материальной культуры, отражающих в себе современные их созданию производственные отношения, находились бы, пожалуй, в вопиющем конфликте» 17 .

И ниже автор, анализируя констатированный им по археологическим данным культурный кризис V - VI вв., задает вопрос: «Не приходится ли он на грани становления новой формации, когда процесс разложения базиса предшествующей формации, при соответствующем толчке извне, стал проходить с большой интенсивностью?» 18

К еще более решительной формулировке приходит А. Н. Бернштам, определяя способ производства археологически исследованных им согдийских колоний Семиречья, как рабовладельческий 19 .

То обстоятельство, что предлагаемая вниманию читателя книга эта базируется на новом, лишь частично и предварительно опубликованном материале, делает особенно трудным разрешение задачи ее построения. Стремясь дать последовательное изложение истории культуры Хорезма, как она предстает перед нами в свете наших памятников, автор одновременно должен был обосновывать свои хронологические определения, базирующиеся на комплексе признаков, относящихся к различным областям культуры, и только в целом делающие эти определения достаточно убедительными. Взаимное перекрещивание нумизматических, керамических, историко-архитектурных и других штудий крайне затрудняло последовательное тематическое и хронологическое расположение материала. Поэтому автор вынужден был, памятуя указание Маркса, отказаться от подчинения метода изложения методу исследования. Распределив материал по тематически-хронологическому принципу, он для облегчения ориентации дал в начале краткую хронологическую классификацию памятников, вводящую читателя в принятую автором систематику и терминологию. Развернутое обоснование каждого из определений этой классификации читатель найдет в соответствующих разделах последующих глав.

Вместе с тем, ряд выводов, делаемых автором, не может быть обоснован на одном хорезмийском материале. Это относится, прежде всего, ко многим фактам социально-экономического строя и социальных движений древнего Хорезма, сигнализируемых археологическими данными, но осмысляемых только в свете всего среднеазиатского документального материала, которым мы располагаем. Поэтому, чтобы не загружать основной текст посторонним Хорезму материалом, мы сочли наиболее целесообразным включить в состав нашей книги в качестве особых экскурсов очерк, посвященный анализу политических событий в Средней Азии во II - I вв. до н. э., позволяющий выяснить роль Кангхи - Хорезма в эту эпоху, и нашу работу 1938 г. «Тиранния Абруя» (в несколько переработанном виде), которая пополняет наш археологический материал данными всех известных нам письменных источников по смежным районам Средней Азии, прежде всего по Согду, и обосновывает таким образом с новой стороны наши заключительные выводы, и, наконец, небольшое исследование проблемы пережитков традиций первобытной общины в Средней Азии античной и средневековых эпох, базирующееся на привлечении к освещению археологических данных и древних текстов широкого сравнительно-этнографического материала.

При написании основного текста книги автор также использовал в ряде мест текст своих ранее опубликованных статей в БДИ 1938 г. № 4, ВДИ 1939 г. № 2 и 3, ВДИ 1941 г. № 1, подвергнув его, однако, коренной переработке и дополнению. Заново написаны I и II главы, первый и четвертый разделы III главы, второй и третий разделы IV и вся V глава, экскурсы I и III.

В заключение автор считает своим приятным долгом выразить глубокую благодарность прежде всего дружному коллективу своих сотрудников по экспедиции, без самоотверженной работы которых было бы невозможно создание этой книги, прежде всего археологам Я. Г. Гулямову и А. И. Тереножкину и художнику Н. П. Толстову, лаборанту ИИМК В. В. Штылько, оказавшей нам исключительно большую помощь в организации камеральной работы над коллекциями, а также всем тем, кто в процессе восьмилетней работы над материалом оказал ему помощь указаниями, советами и критикой - академику В. В. Струве, академику И. А. Орбели, членам-корреспондентам Академии Наук СССР А. А. Фрейману, С. Е. Малову, К. В. Тревер, А. Ю. Якубовскому, профессорам М. Е. Массону, В. Д. Блаватскому, покойным А. Н. Зографу и Б. П. Денике и многим другим.

1 См. наши работы: «Очерки первоначального ислама». «Советская этнография», 1932 г., № 2. «Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах». Сб. «Проблемы генезиса и развития феодализма». Л. 1934. «Военная демократия и проблема генетической революции» ПИДО, 1935, № 7 - 8. «Основные вопросы древней истории Средней Азии», ВДИ, 1938, № 1. «Тиранния Абруя», ИЗ, 1938, III.

2 Пленум ГАИМК в июне 1933 г., Среднеазиатский пленум ГАИМК, 1935 г. и др.

3 В. Л. Вяткин. Афрасиаб - городище былого Самарканда. Самарканд - Ташкент, 1927.

4 «Культура Востока». Вып. 1, М., 1927. Вып. 2, М., 1928.

5 М. В. Воеводский и М. П. Грязнов. ВДИ, 1938, № 3 - 4.

6 А. И. Тереножкин. ПИДО. 1935, № 5 - 6.

7 М. Е. Массон. Находка фрагмента скульптурного карниза первых веков н. э. Ташкент, 1933.

8 Согдийский сборник. Изд. АН СССР. Л. 1934.

9 Термезская комплексная археологическая экспедиция 1936 г. Труды УзАФН, серия 1, в. 2, Ташкент, 1941.

10 Г. В.Григорьев. Отчет об археологической разведке в Янгиюльском районе УзССР в 1934 г. Ташкент, 1935. Его же, Краткий отчет о работах Янгиюльской археологической экспедиции 1937 г. Ташкент, 1940. Его же, Каунчи-тепе. УзФАН, 1940.

11 Его же. Тали-Барзу. ТОВЭ, I.

12 М. Е. Массон. КСИИМК, V.

13 А.Н. Бернштам. Археологический очерк Северной Киргизии. МИИКК IV, Фрунзе, 1941, а также его же Памятники старины Таласской долины. Алма-Ата, 1941, и отчеты в ВДИ, 1939, № 4, 1940, № 2, КСИИМК № 1 и № 2.

14 В. А. Шишкин. Археологические работы 1937 г. в западной части Бухарского оазиса. Изд. УзФАН. Ташкент, 1940.

15 А. И. Тереножкин. Раскопки холма Ак-тепе близ Ташкента. Изв. УзФАН, 1941, № 3.

16 Его же. Памятники материальной культуры на Ташкентском канале. Изв. УзФАН, 1940, № 9.

17 М. Е. Массон. Городища Старого Термеза и их изучение. Труды УзФАН. Серия 1, вып. 2, стр. 102.

18 Там же, стр. 103. В статье «Термезская археологическая комплексная экспедиция» в КСИИМК, VIII, 1940, стр. 114. М. Е. Массон прямо говорит о «периоде рабовладельческой формации».

19 Цит. соч., стр. 57.

Исполнилось 60 лет члену-корреспонденту АН СССР, доктору исторических наук, профессору Сергею Павловичу Толстову - большому ученому-этнографу, археологу, историку-востоковеду.

Для всех, кто знает Сергея Павловича, кому довелось с ним работать и особенно для нас, его учеников, эта дата воспринимается лишь как определенный этап, когда подводятся некоторые итоги сделанного и, главное, намечаются новые творческие планы возглавляемого им научного коллектива.

Необыкновенная увлеченность Сергея Павловича своим делом, которую он удивительно щедро умеет передавать другим, его научный и организаторский талант, огромная и разносторонняя эрудиция, большое человеческое обаяние и постоянное ощущение поиска нового, необыкновенного, романтически интересного и в то же время трудного - вот те его качества, которые привлекают к нему молодежь.

С. П. Толстов принадлежит к поколению советских ученых, юность и формирование мировоззрения которых проходили в первые послереволюционные годы и годы первых пятилеток. Именно это время дало нам ту блестящую плеяду больших ученых и организаторов науки, одним из представителей которой является Сергей Павлович Толстов.

С. П. Толстов родился 25 января 1907 г в г. Петербурге в семье военного. Получил среднее образование в Москве. В 1930 г. он окончил Московский государственный университет, где учился на физико-математическом и историко-этнологическом факультетах. В эти дни началась деятельность С. П. Толстова-этнографа (работы по классификации русского жилища, по этнографии мордвы и терюхан). Он заведует этнографическим отделом Московского областного музея, выступает как один из руководителей краеведческого движения в стране. В 1934 г. С. П. Толстов закончил аспирантуру ГАИМК по специальности история и археология Средней Азии. В 1929-1936 гг.- он сотрудник Музея народов СССР, ученый секретарь, а потом заведующий Московским отделением ИИМК СССР. В эти же годы началась педагогическая деятельность С. П. Толстова: в течение многих лет он был профессором МГУ, заведовал кафедрой этнографии, а в 1943-1945 гг. был деканом Исторического факультета МГУ. В 1937 г. им была организована Хорезмская археологическая экспедиция, бессменным руководителем которой С. П. Толстов является по сей день.

Когда началась Великая Отечественная война, С. П. Толстов вступил в ряды народного ополчения, участвовал в боях под Ельней и Можайском и был ранен в бою за станцию Шалимово. После демобилизации он вернулся к работе в АН СССР и в конце 1942 г. был назначен директором Института этнографии АН СССР. На этом посту С. П. Толстов проработал 25 лет, совмещая (в 1949-1954 гг.) эту работу с деятельностью в качестве ученого секретаря Президиума АН СССР.

Отдавая много сил и времени научно-организационной работе, Сергей Павлович необычайно плодотворно работает и как ученый-исследователь.

Ему принадлежит более 300 работ по различным вопросам востоковедения в целом, археологии, этнографии, истории и смежных дисциплин. С. П. Толстов был инициатором создания, редактором и соавтором многих важных коллективных работ, в том числе многотомного труда «Народы мира».

С конца 30-х годов основные научные интересы С. П. Толстова сосредоточены на истории, археологии и этнографии народов Средней Азии. Мировую известность получили его работы по истории и археологии древнего Хорезма. Первая этнографическая поездка в Хорезм в 1929 г. на многие десятилетия определила основной круг научных интересов тогда молодого еще исследователя. Эту юношескую одержимость, страсть к разгадке тайн окружающей оазис Хорезма «странной пустыни» С. П. Толстов сохранил до сих пор. Куда бы не отвлекали исследователя разные привходящие задания, в центре внимания оставалась история, археология и этнография этой своеобразной области Средней Азии.

Итоги довоенных работ Хорезмской археологической экспедиции былп подведены С. П. Толстовым в докторской диссертации «Древний Хорезм», защищенной в 1942 г. и опубликованной в 1948 г. В этой книге пожалуй наиболее ярко проявилась творческая индивидуальность С. П. Толстова-исследователя. В ней впервые дана четкая периодизация истории Хорезма от эпохи неолита до средневековья, основанная на использовании данных всех видов исторических источников, в первую очередь археологических. В книге рассмотрена история хорезмской ирригации - этой основы основ хозяйства и жизни населения Средней Азии. Наконец, здесь впервые были собраны и систематизированы новые данные, бесспорно свидетельствовавшие о господстве рабовладельческого уклада в Средней Азии в домусульманское время, тезис, который С. П. Толстов пытался обосновать для кочевых и оседлых народов Средней Азии скудными данными письменных источников еще в 30-е годы. Однако помимо этого в книге затронут огромный круг вопросов по истории Хорезма и Средней Азии в целом. В экскурсах этой книги, а каждый из них является самостоятельным исследованием, рассмотрены вопросы о пережитках родовой организации в древней и средневековой Средней Азии, истории хорезмийского вооружения, классовой борьбе в Согдиане в VI в. н. э., падения греко-бактрийского царства и другие. Книга написана с большим увлечением, ярко, порой захватывающе. Несмотря на 20 лет, отделяющие нас от момента ее опубликования, она поражает свежестью мыслей. Как во всяком большом исследовании, в ней есть спорные станицы, но именно они в первую очередь свидетельствуют о том постоянном творческом поиске, которым проникнута вся научная деятельность С. П. Толстова.

Некоторые заключения, особенно по меркам нынешнего времени, сделаны на довольно ограниченном материале, но они прошли испытание временем и дают сейчас основания говорить об удивительной научной интуиции С. П. Толстова.

В послевоенные годы работы по археологии Средней Азии достигли большого размаха. Перемены коснулись и Хорезмской экспедиции. Она превратилась в Хорезмскую археолого-этнографическую комплексную экспедицию, в большой коллектив исследователей - учеников С. П. Толстова. Поставленная в «Древнем Хорезме» проблематика нашла теперь свое выражение в многочисленных и разнообразных направлениях деятельности экспедиции.

В 1945-1950 гг. главные усилия экспедиции были направлены на исследование памятников хорезмской античности, среди которых в первую очередь следует назвать дворец правителей Хорезма III в. н. э. Топрак-кала. Великолепные образцы живописи и скульптуры дворца, а также архив хозяйственных документов, часть которых была прочитана и опубликована С. П. Толстовым, ныне широко известны.

В этот же период и особенно с 1951 г. и позже С. П. Толстов и коллектив экспедиции начинают углубленно разрабатывать проблемы формирования древних русел Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи и их заселения человеком. С этой последней в свою очередь связана проблема искусственного орошения. Исследования по этим проблемам, проведенные С. П. Толстовым, его коллегами и учениками и опубликованные в монографиях «Низовья Аму-Дарьи, Сарыкамыш, Узбой. История формирования и заселения» (М., 1960) и «По древним дельтам Окса и Яксарта» (М., 1962), являются чрезвычайно ценными по методике и выдающимися по научным результатам.

Наконец, нельзя не сказать и о развернувшихся за последнее десятилетие широких исследованиях по проблеме общественного строя и культурно-бытового уклада степных племен, окружавших со всех сторон древние центры античной и средневековой цивилизации Средней Азии и, в частности, Хорезмский оазис. Раскопки многочисленных сакских памятников низовьев Сыр-Дарьи позволили С. П. Толстову писать о среднеазиатских скифах как о народе «не только скотоводов, а в первую очередь ирригаторов, ремесленников и градостроителей», о народе, жившем прочным оседлым бытом, выступавшем в сложном единстве с кочевым бытом пастухов («Приаральские скифы и Хорезм», М., 1960 и др. работы). Отметим, что по всем указанным направлениям работы продолжаются и сейчас. Такая многоплановость исследований экспедиции стала возможна не только благодаря тому, что во главе ее стоит такой крупный ученый, каким является С. П. Толстов, но и благодаря его большому педагогическому таланту. За годы работы в Средней Азии он воспитал десятки исследователей по различным периодам истории и археологии Средней Азии. И работают они (а в последнее время это и ученики его учеников) не только в Хорезмской экспедиции, но и во многих научных учреждениях Средней Азии.

С. П. Толстову принадлежит ведущая роль в разработке многих современных методических приемов в полевых археологических исследованиях и в применении для нужд археологии достижений других дисциплин. Без комплексных археолого-географических исследований было бы невозможно разрешение проблемы староречий Аму-Дарьи - одной из наиболее сложных и спорных в историографии Средней Азии. Сплошное археологическое обследование огромных территорий и составление исчерпывающей археологической карты были бы затруднительны без применения авиаметодов. С. П. Толстовым впервые в мировой археологической практике специально и в широком масштабе были применены аэрометоды: визуальная авиаразведка, перспективная и плановая аэрофотосъемка, аэрофотограмметрия, археологические авиадесанты для изучения затерянных в песках памятников.

Для научной деятельности С. П. Толстова характерна постоянная увязка научных исследований с практикой и задачами народно-хозяйственного строительства. В работах по динамике древних дельт Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи и по истории ирригации он неоднократно ставил вопрос о возможности и перспективности широкого освоения обширных территорий земель древнего орошения. Интересные данные, полученные в результате комплексных археолого-географических исследований Хорезмской экспедиции, широко используются сейчас проектными организациями.

Научная деятельность С. П. Толстова получила заслуженно высокую оценку в нашей стране и за ее пределами. Он удостоен нескольких правительственных наград. В 1948 г. за научный труд «Древний Хорезм» ему присуждена Государственная премия первой степени. С. П. Толстов удостоен званий заслуженного деятеля науки и техники Узбекской ССР, заслуженного деятеля науки Таджикской ССР, заслуженного деятеля науки Каракалпакской АССР. В 1956 г. он был избран почетным академиком Академии наук Узбекской ССР.

Многие работы Сергея Павловича переведены на западноевропейские и восточные языки. Признанием выдающихся научных заслуг является избрание С. П. Толстова вице-президентом Международного союза антропологических и этнографических наук, членом-корреспондентом Академии наук ГДР, почетным членом Итальянского института Среднего и Дальнего Востока. Парижского азиатского и антропологического обществ, Королевского антропологического Института Великобритании и Ирландии, археологического Департамента Индии, членом-корреспондентом Школы Восточных и Африканских исследований Лондонского университета.

По следам древнехорезмийской цивилизации.

// М.-Л.: 1948. 328 с.

- 3

Часть первая.

Путешествие в Древний Хорезм.

Глава I. Страницы потерянной книги. - 7

Глава II. Ворота Древнего Хорезма. - 16

Глава III. В призрачной стране. - 25

Глава IV. Полёт через тысячелетия. - 37

Часть вторая.

Летопись мёртвых городов.

Глава V. Эра Сиявуша. - 65

Глава VI. Священная Кангха. - 91

Глава VII. Сокровища трёхбашенного замка. - 164

Глава VIII. Эра Африга. - 191

Глава IX. Мятеж Хурзада. - 221

Глава X. Время Бируни. - 234

Глава XI. Величие и падение Хорезма. - 274

Глава XII. Тайна Узбоя. - 296

Заключение. - 317

Принятые сокращения. - 324

Этот опыт восстановления сожжённых Кутейбой летописей древнего Хорезма - посильный вклад автора в ознаменование девятисотлетня со дня кончины одного из величайших учёных средневековья, автора утраченной «Истории Хорезма», хорезмийца АБУ-РАЙХАНА МУХАММЕДА ибн-АХМЕДА ал-БИРУНИ (972-1048)

Настоящая книга является попыткой обобщения материалов Хорезмской экспедиции АН СССР за 10 лет её работы (1937-1947). Несмотря на специфику, обусловленную выходом её в научно-популярной серии, она может рассматриваться как развитие и продолжение нашей монографии «Древний Хорезм» , законченной в 1942 г. и отражающей итоги первого пятилетия работ. Помимо того, что в предлагаемой книге впервые вводятся материалы, добытые в полевые сезоны 1945-1947 гг., мы широко используем также новые результаты наших камеральных и историко-комментаторских работ над материалом предшествующих сезонов. Естественно, однако, что новым материалам и новым, поставленным в связи с ними проблемам, не затронутым или почти не затронутым в «Древнем Хорезме», мы уделяем пропорционально значительно большее внимание. Я надеюсь, что те читатели, которые заинтересуются нашей темой, смогут найти более широкое обоснование наших выводов по работам первого периода в «Древнем Хорезме», изложение которого я старался построить так, чтобы, несмотря на свой специальный характер, книга была доступна и неспециалистам.

Пользуюсь случаем выразить глубокую благодарность за разностороннее и постоянное содействие в работах Хорезм-

ской экспедиции 1945-1947 гг. партийным и советским организациям Кара-Калпакской АССР, на территории которой в основном проходили работы экспедиции, - в первую очередь секретарю обкома КП(б) Уз т. Сеитову и председателю Совета Министров ККАССР т. Джаппакову.

Должен с особой признательностью отметить самоотверженную работу энтузиастов- - дружного коллектива сотрудников Хорезмской экспедиции и прежде всего моего заместителя по руководству экспедицией - архитектора М.А. Орлова, инициативе и энергии которого мы обязаны многими успехами, достигнутыми экспедицией в послевоенные годы.

Москва, ноябрь 1947 г.

С. Толстов

Наше путешествие закончено. Надо оглянуться на пройденный путь. И первое, на что нельзя не обратить внимания, это неполнота наших сведений. «Летопись мёртвых городов» древнего и средневекового Хорезма ещё пестрит пробелами, полна нерасшифрованных страниц. Но, пусть несовершенная, она всё же существует, и мы её прочли.

Вещи ещё раз оказали своё слово там, где молчат письмена.

Три большие эпохи истории Хорезма прошли перед нами, в том числе две, о которых десять лет назад не было известно ничего или почти ничего. Историческая картина третьей, хотя и достаточно щедро освещённая письменными памятниками, обогатилась новыми деталями, позволяющими углубиться в смысл событий, глубже понять сокровенные тайны внутренних процессов развития общества, скрывающихся за калейдоскопом дат и имён, мелькающих на страницах хроник, и за казуистической терминологией юридических документов.

Мы видим теперь, что Хорезмская империя XII-XIII вв., разрушенная монгольскими варварами, - не эфемерный продукт случайных политических комбинаций, не «колосс на глиняных ногах», каким склонны были рисовать её историки. Правда, она не устояла против монгольского нашествия. Но против него не устояли и десятки других, больших и малых государств, в числе их - Великая Русь и могущественная держава Закавказья, Грузия наследников Тамары.

Судьба Хорезма во многом перекликается с их судьбой. В XII в., как в Хорезме под эгидой Ургенча, так на Руси под эгидой Владимира и в Грузии под эгидой Тбилиси, идёт процесс экономического подъёма, расцвета городов, изживания феодальной раздробленности, консолидации феодальной монархии, успешной нейтрализации кочевых племён на границах и втягивания их в орбиту политического воздействия передовой государ-

ственности. И там и тут этот процесс обрывает страшная монгольская катастрофа, несущая с собой не только военные разрушения, не только господство варварского военно-рабовладельческого государства, как страшный спрут высасывающего жизненные соки из покорённых передовых стран. Она знаменует возвращение к успешно преодолевавшейся незадолго перед тем феодальной раздробленности, усиление позиций обузданной было феодальной знати, находящей в завоевателях опору против своего собственного народа и использующей мощь чужеземцев для осуществления своих узко эгоистических целей, возрождение наиболее жестоких и реакционных, полурабских форм феодальной эксплоатации народа.

О том, что подъём Хорезмийской империи был не случаен, что он соответствовал прогрессивным тенденциям исторического развития народов Средней Азии, свидетельствует дальнейший ход истории. Два поднимающихся в XIV в. мощных феодальных объединения, возглавленных династиями монгольского происхождения, - Золотая Орда и империя Тимура, в известной мере развивают и продолжают как в политической, так и в культурной области тенденции империи хорезмшахов. И Узбек, наиболее блестящий правитель Джучиева улуса, и Тимур могут быть названы наследниками хорезмшахов.

Империя Узбека возрождает в расширенном виде государство первых мамунидов и их предшественников - афригидов VIII в. То, что обычно фигурирует в литературе под именем «Золотоордынская культура», а именно великолепные произведения ремесленников обоих Сараев и других городов Поволжья XIV в., на деле, как показали исследования Якубовского, подтверждаемые нашими материалами, - лишь провинциальный вариант культуры средневекового Ургенча.

Основное, стабильное ядро империи Тимура территориально почти в точности совпадает с империей хорезмшаха Мухаммеда. Её сложение - прямое продолжение процесса, прерванного в 1218 г. монгольским нашествием. За спиной Тимура стоят

те же социальные силы, что и за спиной Мухаммеда; ему приходится сталкиваться в новых формах с теми же социальными противоречиями, что и его хорезмийскому предшественнику. Как ургенчец Мухаммед, так и шахрисябзец Тимур переносят свою столицу в Самарканд. Совсем не случайно именно хорезмийские художественные традиции получают дальнейшее развитие и достигают полного расцвета в великолепных памятниках тимуридского зодчества.

Но в обеих империях-наследницах, - в этом одно из роковых последствий монгольского нашествия, во много раз усилившего политическое влияние степной феодально-племенной знати, носительницы наиболее отсталых форм хозяйственных и политических отношений, - противоречие между главными фракциями правящего класса достигает ещё большей остроты, чем во времена Мухаммеда, причём с явными преимуществами в пользу тех тенденций, носительницей которых являлась антагонистка Мухаммеда - Туркан-хатун.

Только железная диктатура Тимура обуздала на некоторое время эти разрушительные тенденции, сказавшиеся с полной силой после смерти завоевателя, когда развернулась многовековая мрачная эпопея феодальных усобиц, экономического застоя, культурной реакции, из которой народы Средней Азии вывела только Великая Октябрьская социалистическая революция и братская помощь русского народа, раньше сумевшего преодолеть роковые последствия событий XIII в.

В государстве тимуридов находит своё развитие и завершение тот процесс, который, уходя своими корнями в глубокую древность, с особой силой проявляется в государстве хорезмшахов, - процесс консолидации узбекской народности, основного ядра будущей узбекской нации.

Именно в Хорезме раньше всего сказываются результаты того взаимопроникновения тюркских и индоевропейских элементов, которое лежит в основе узбекского этногенеза. Мы видим, что, по свидетельству Плано-Карпини, уже в XIII в. тюркская речь становится доминирующей среди хорезмийцев. И в то время, как для Бухары и Коканда вплоть до XIX и даже XX в. характерно сохранение персидского языка в качестве языка канцелярий и преобладающего языка литературы, - в Хорезме уже в XVII в. этот язык почти полностью сходит со сцены.

Бросая взгляд назад, мы видим, что не случайной была роль Хорезма как основного ядра первой феодальной монархии Средней Азии. За спиной «великих хорезмшахов» стояла экономическая сила Хорезма как мощного аграрного и ремесленного центра, сильного своими многовековыми хозяйственными связями с тюркской степью и восточноевропейскими странами.

За спиной хорезмшахов была тысячелетняя история одного из выдающихся центров античной цивилизации, многократно в своей истории становившегося ядром обширных рабовладельческих империй. Так было накануне образования государства ахеменидов, так было в эпоху, последовавшую за македонским завоеванием.

Уже на заре средневековья Хорезм начинает вновь играть выдающуюся роль в событиях мировой истории. Мы видим Хорезм в VIII в. у колыбели Хазарской державы, когда отголоски событий внутренней истории Хорезма докатываются даже до далёкой Венгрии, где отдалённые потомки хорезмийских беглецов оспаривают право на трон. Он же появляется у её смертного одра как сильный претендент на хазарское наследство в Поволжье, распространяя своё политическое влияние на булгар и претендуя на гегемонию даже над Русью Владимира.

Мы могли видеть в ходе нашего путешествия, насколько многообразны и тесны узы, связывающие Хорезм и в первобытности, и в античности, и в средневековье со странами Севера - Сибирью и особенно Восточной Европой. Стараясь итти по пути, намеченному в этом вопросе В.В. Бартольдом и А.Ю. Якубовским, мы на нашем материале постарались показать, какие богатые возможности открывает отказ от традиционного разрыва между рассмотрением исторических судеб народов Средней Азии и народов европейской части нашей страны, в том числе и русского народа. Восходя к неолиту и бронзовому веку, эти связи выступают в тёмные времена формирования основных этнических комплексов Азии и Европы. Хетто-хурритская, фракийская, тохарская, скифо-сарматская проблемы одинаково стоят у источников среднеазиатского и восточноевропейского этногенеза.

Эти связи с особой силой проявляются между IV в. до н.э. и I в. н.э., когда без учёта роли Кангхи - Хорезма нельзя научно истолковать события истории северного Причерноморья, связанные с сарматскими и аланскими движениями. В этот период, как мы могли видеть выше, с особой силой сказывается влияние хорезмийской культуры на эти племена, отразившееся, в частности, в истории развития комплекса их вооружения и связанной с ним тактики, сыгравших впоследствии столь значительную роль в мировой военной истории, в истории доныне сохранившихся комплексов народной одежды народов Восточной Европы, многие элементы которых восходят к хорезмийским прототипам.

Связи эти тянутся в последующие столетия, через события истории хорезмийско-хазарских объединений VIII и X-XI вв. через события огузских движений, одновременно разыгрываю-

щихся в Восточной Европе и на Среднем Востоке, проявляясь то в славянских колядках у хорезмских христиан XI в., то в существовании русско-хазаро-аланской колонии в Ургенче XIII в., то в русских сказках о Хвалынском царстве.

Работы нашей экспедиции, как и работы других коллективов советских археологов, показали полную несостоятельность представлений буржуазных историков о безысходной застойности общества древнего Востока. Наши работы показали, насколько необоснованны претензии на то, что лишь Западной Европе присуща античная стадия исторического развития, в то время как Восток обречён тысячелетиями вращаться в заколдованном кругу какого-то доисторического феодализма. История Хорезма раскрывается сейчас перед нами как история перехода от первобытно-общинного строя к античному рабовладельческому, завершающегося около VIII-VII вв. до н.э., - примерно тогда же, когда складываются античные государства Греции, - созданием могущественного Хорезмийского государства, ведущего упорную борьбу с ахеменидской Персией, сохраняющего свою независимость в бурные годы македонского завоевания и оказывающего мощное культурное воздействие на племена Восточной Европы - наших отдалённых предков.

Мы видим теперь, что, достигнув своего расцвета в III-IV вв. н.э., античный Хорезм вступает в V-VI вв. в полосу глубокого социального кризиса, связанного с крушением рабовладельческого строя, сопровождаемым острой классовой борьбой и варварскими завоеваниями. Эти события ярко отражены в памятниках: о них говорят сокращение ирригационной сети, упадок городов и ремёсел, происходящий в это время, перенос центра тяжести общественной жизни в деревню, усиленные укрепления частных жилищ, разрушенные и сожжённые замки и усадьбы, в которых мы обнаружили кое-где вонзившиеся в стены стрелы и пробившие перекрытия огромные камни, брошенные камнемётными машинами.

Мы видим, что в Хорезме, как и в Европе, V-VI века открывают новую эпоху истории, средневеково-феодальную, когда полностью меняется весь уклад жизни, весь характер культуры. Шаг за шагом, переходя от памятника к памятнику, мы наблюдаем, как вслед за глубокой варваризацией раннего средневековья наступает, с X в., новая полоса хозяйственного и культурного подъёма. Вновь восстанавливаются каналы, возрождаются города, расцветают ремёсла и торговля. В XII в. создаются предпосылки для выхода Хорезма из периода феодальной раздробленности и превращения его в ядро одной из наиболее ранних и могущественных феодальных монархий

Востока, империи хорезмшахов, принявшей на себя первый удар полчищ Чингис-хана, разделив с Русью высокую заслугу спасения своей кровью европейской цивилизации. Изучая позднейшие памятники, мы видим, какой дорогой ценой оплатил Хорезм свою роль в этих страшных событиях.

Блуждая в мёртвой тишине пустыни по запустевшему после нашествия Чингис-хана мёртвому оазису Кават-кала, среди песчаных холмов которого стоят почти не тронутые пронесшимися семью веками развалины домов и замков начала XIII в., невольно переносишься в эту трагическую эпоху, оборвавшую величественный расцвет «хорезмийского ренессанса».

Разрушительные военные экспедиции Тимура, развязанные нашествиями феодальные войны снова и снова обрывают проблески возрождения в отдельных районах Хорезма, падающие на XIV-XVII вв., пока он не превращается к XVIII в. в один из самых захолустных углов и без того отсталой Средней Азии, известный под именем Хивинского ханства.

Наша экспедиция с полной определённостью разрешила много десятилетий занимавший учёных вопрос о причинах запустения обширных, некогда орошенных и заселённых территорий в различных странах Передней и Средней азии. На материале Хорезма, подтверждаемом результатами экспедиций в другие районы Средней Азии, мы смогли доказать, что не в естественно-исторических причинах (как думали многие) здесь дело. Не «усыхание Средней Азии» и изменение течения рек, не наступление песков и засолонение почвы объясняют это явление. Его причины коренятся в процессах социальной истории. Переход от античного к феодальному строю и сопровождающие его варварские завоевания с последующими феодальными усобицами и нашествием кочевников - вот гениально указанное Марксом и сейчас документально доказанное решение этой проблемы. А то, что разрушено человеком, им же может быть и воссоздано. И ярким свидетельством этого является история Хорезма наших дней.

Великая Октябрьская социалистическая революция вывела народы Хорезма из обусловленного катастрофами XIII-XIV столетий векового феодального застоя и колониального рабства. Новый, социалистический Хорезм, подлинный наследник великих трудовых и культурных достижений своих предков вновь выходит на широкое историческое поприще. Хлопкоробы, бойцы народных строек вышли на небывалую битву с пустыней.

Блестит вода и зеленеют берега канала, созданного методом народной стройки в годы Отечественной войны, протянув-

шегося вдоль ещё несколько лет назад «мёртвого» оазиса Беркут-кала, грозные замки которого, заброшенные в VIII в., простояли нетронутыми более 1000 лет. Сейчас у величественных стен мёртвых твердынь широко раскинулись поля и постройки колхозов.

Народы Хорезмского оазиса - узбеки, туркмены, каракалпаки, казахи - вступили в период нового, небывалого расцвета, оставляющего далеко позади самые высокие достижения античной и средневековой цивилизации Хорезма.

Абульгази - Aboul-Ghâzi Béhádour Khan. Histoire des Mogols et des Tatares. T. I. Texte. T. II. Traduction; par Desmaisons. St.Petersbourg, 1871.

АрхМЭ - Архив Маркса и Энгельса.

АС - Археологический съезд.

В.В. Бартольд. Орошение - В.В. Бартольд. К истории орошения Туркестана. Известия Туркестанского отделения Русского географического общества IV. Ташкент, 1902.

В.В. Бартольд. Туркестан - В.В. Бартольд. Туркестан в эпоху монгольского нашествия I-II. СПб., 1900.

ал-Биpуни - Аl bеruni. Chronologie orientalischer Völker, herausg. von E. Sachau. Leipzig 1878; Al-beruni. The Chronology of ancient nations, translated by E. Sachau. London, 1879.

Вестн. КазФАН - Вестник Казахстанского филиала Академии Наук СССР.

ВДИ - Вестник древней истории.

Древний Хорезм - С.П. Толстов. Древний Хорезм. Опыт историко-археологического исследования. М., 1948.

ЗВО - Записки Восточного отдела Русского археологического общества.

ЗИВ АН - Записки Института востоковедения Академии Наук СССР.

ЗKB - Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее Академии Наук СССР.

ИАН, СИФ - Известия Академии Наук СССР, серия истории и философии.

Ибн-Фадлан - Путешествие ибн-Фадлана на Волгу. Перев. под ред. академика И.Ю. Крачковского. М.-Л., 1939

ИВГО - Известия Всесоюзного географического общества.

ИЗ - Исторические записки.

КСИИМК - Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР.

Леpх. Археологическая поездка - П. Леpх. Археологическая поездка в Туркестанский край в 1867 г. СПб., 1870.

Марвази - Sharaf al-Zaman Tahir Мarvazi on China, the Turks and India, ed. by W. Minorsky. London, 1942.

МИА - Материалы и исследования по археологии СССР (изд. ИИМК АН СССР).

МИТТ-Материалы по истории туркмен и Туркмении. Изд. Института востоковедения АИ СССР.

МИУТТ - Материалы по истории Узбекской, Таджикской и

Туркменской ССР. Изд. АН СССР. Л., 1933.

OAK - Отчёты Археологической комиссии.

ПИДО - Проблемы истории докапиталистических обществ (журнал, изд. Гос. Академии истории материальной культуры. Л.).

ПТКЛА - Протоколы Туркестанского кружка любителей археологии (Ташкент).

Ростовцев, Animal style - M. Rostovtzeff. The Animal Style in South Russia and China. Princeton University Press, 1929.

ТИГ - Труды Института географии АН СССР.

ТОВЭ - Труды Отдела Востока Государственного Эрмитажа.

Труды УзФАН - Труды Узбекистанского филиала АН СССР.

ТСА - Труды Секции археологии и искусствознания Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук.

Худуд ал-Алем - Худуд ал-Алем. Рукопись Туманского. С введением и указателем В. Бартольда. Л., 1930.

В.А. Шишкин. Археологические работы 1937 г. - В.А. Шишкин. Археологические работы 1937 г. в западной части Бухарского оазиса. Ташкент, 1940.

Якут - Jacut’s geographisches Wörterbuch, herausg. von F. Wüstenfeld, I-VI. Leipzig, 1866-1870.

А.Ю. Якубовский. Развалины Ургенча - А.Ю. Якубовский. Развалины Ургенча. Л., 1930.

A.Ю. Якубовский. Сарай Берке - А.Ю. Якубовский. К вопросу о происхождении ремесленной промышленности Сарая Берке.

ЯЛ - Язык и литература.

ЯС - Яфетический сборник.

BAIIAA - Bulletin of American Institute for Iranian Art and Archaeology.

EI - Enzyklopaedie des Islams. Leiden, 1913-1938.

ESA - Eurasia Septentrionalis Antiqua (Helsinki).

Herzfeld. Paikuli - E. Herzfeld. Paikuli. Moinument and Inscription of the Early History of the Sassanian Empire. I-II, Berlin, 1924.

Членство в РАН (1)

Членство в других академиях

член-корреспондент Академии наук ГДР (1956)

Высшее образование (1)

Награды и премии

Заслуженный деятель науки и техники Узбекской ССР (1950)

Заслуженный деятель науки и техники Таджикской ССР (1951)

Заслуженный деятель науки Каракалпакской АССР (1957)

Орден Трудового Красного Знамени (1945, 1957)

Орден «Знак Почета» (1953, 1967)

орден Дружбы народов (1975)

Медаль «За оборону Москвы» (1944)

Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1945)

Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946)

Медаль «В память 800-летия Москвы» (1948)

Государственная премия (1949)

Внешние ссылки на информационный ресурс о персоналии: АРАН. Фонд 1869. "Толстов Сергей Павлович, (1907-1976), историк, археолог, этнограф, востоковед, член-корреспондент АН СССР (1953)"

Место хранения личного дела: АРАН

Шифр: АРАН. Ф.411. Оп.4а. Д.332

Область знаний: История, Археология, Этнография, Востоковедение

Биографическая справка

Толстов Сергей Павлович (1907, Санкт-Петербург – 1976, Москва) – историк, востоковед, этнограф, археолог;

член-корреспондент АН СССР (1953)

Сергей Павлович Толстов родился 25 (12) января 1907 г. в семье казачьего офицера в Санкт-Петербурге. Отец умер от туберкулеза горла на фронте в 1916 г., мать долгие годы была нетрудоспособна, дети оказались на попечении государства и до 1923 г. С.П. Толстов воспитывался в детских домах в г. Болшево, затем близ станции Ново-Иерусалимская под Москвой. Здесь он и окончил курс средней школы и в том же 1923 г. был командирован Московским отделом народного образования в 1-ый Московский государственный университет, где поступил на кафедру антропологии физико-математического факультета. Увлечение этнографией побудило С.П. Толстова перейти с IV-го курса физмата на этнографическое отделение этнологического факультета МГУ, которое он и окончил в 1930 г.

В 1926-1929 гг. параллельно с учебой С.П. Толстов работал в Московском областном музее Наркомпроса – младшим научным сотрудником, заведующим этнологическим подотделом; в 1929-1936 гг. – в Музее народов СССР – старшим научным сотрудником, заведующим отделом Средней Азии.

В 1931 г. С.П. Толстов поступил в аспирантуру Музейно-краеведческого отделения Московского историко-философского института Комакадемии. Испытывая необходимость в усилении востоковедческой подготовки, начал брать частные уроки арабского языка.

В 1932 г. в связи с ликвидацией Музейно-краеведческого отделения Московского историко-философского института он был переведен в аспирантуру Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК) и окончил ее в 1934 г. по специальности история и археология Средней Азии. В годы учебы в аспирантуре изучал чагатайско-тюркский, арабский, персидский, позднее (1935-1936) – китайский языки.

По окончании аспирантуры С.П. Толстов был зачислен научным сотрудником ГАИМК на кафедру Востока, после расформирования кафедры работал на кафедре истории народов СССР.

После реорганизации ГАИМК он – старший научный сотрудник (1934-1935), ученый секретарь (1935-1939), заведующий Московским отделением Института истории материальной культуры им. Н.Я. Марра АН СССР (до декабря 1942 г.).

В 1935 г. С.П. Толстову была присвоена ученая степень кандидата исторических наук.

С 1924 г. С.П. Толстов начал принимать участие в полевых археологических и этнографических экспедициях. В 1925 г. провел большую самостоятельную этнографическую работу в качестве сотрудника комплексной экспедиции Антропологического института МГУ в Ветлужский край. В 1926 г. – он начальник отряда по изучению народов мари той же экспедиции. В 1927-1929 гг. под его руководством работали отряды Государственного музея народоведения по изучению мордвы, татар, эрзя. В 1929 г. С.П. Толстов – сотрудник экспедиции по изучению татар и болгар Крыма. В 1932 г. по поручению руководства Музея народоведения возглавлял туркменско-каракалпакскую экспедицию, в 1934 г. – Туркменско-Хорезмский отряд Средне-Азиатской экспедиции Музея народов СССР.

В 1937 г. под руководством С.П. Толстова начала работы Хорезмская археолого-этнографическая экспедиция Института этнографии АН СССР, исследования которой принесли ученому мировою известность.

Преподавательскую деятельность С.П. Толстов начал в 1930 г. Он вел курсы краеведения (МИФИ, 1931-1932), первобытного общества (МГПИ, 1935-1936; Высшие музейные курсы Наркомпроса РСФСР, 1936-1938), музейного дела в национальных республиках и областях (Высшие музейные курсы, 1935-1936), исторической этнографии СССР (МГУ, 1936-1937), истории Средней Азии (МИФИ, 1936-1937; МГУ, 1937-1938; ИФЛИ, 1938-1939), общей этнографии и этнографии СССР (Высшие музейные курсы Наркомпроса РСФСР, 1936-1937). В 1939 г. С.П. Толстов был утвержден заведующим вновь организованной кафедры этнографии истфака МГУ, преподавал по 1951 г. В 1943-1945 гг. был деканом истфака МГУ.

В первые дни Великой Отечественной войны С.П. Толстов вступил в ряды народного ополчения, был ранен в боях под Ельней и Можайском. После демобилизации, вернувшись к работе в Академию наук СССР, в 1942 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Древний Хорезм». В декабре того же года он был назначен директором Института этнографии АН СССР (в 1937 г. был создан в Ленинграде), получив разрешение организовать Московскую группу (с 1943 г. институт в Москве), в котором работал до 1965 г. Вынужден был оставить работу в связи с болезнью, но до конца своих дней руководил исследованиями Хорезмской экспедиции. В 1949-1954 гг. С.П. Толстов работу в Институте этнографии совмещал с должностью заместителя ученого секретаря Президиума АН СССР. В 1950-1952 гг. одновременно был директором Института востоковедения АН СССР.

На посту директора Института этнографии АН СССР С.П. Толстов приложил немало сил для подготовки высококвалифицированных специалистов – многие сотрудники института погибли на фронте и в блокированном Ленинграде. С.П. Толстов собирал и привлекал в институт специалистов из разных регионов страны, в 1950-е – 1960- е гг. он много сделал для подготовки научных кадров для Средней Азии.

Сбору, накоплению и изучению этнографического материала было уделено особое его внимание. По инициативе С.П. Толстова был принят метод проведения полевых исследований путем организации крупных комплексных экспедиций, в задачи которых входило планомерное обследование и сбор этнографического, археологического и антропологического материалов на территории больших историко-культурных центров и областей.

После войны, в 1945 г. возобновила работы Хорезмская экспедиция, были вновь организованы Прибалтийская, Памиро-Ферганская (позднее Киргизская) комплексные экспедиции. Экспедиции работали на протяжении многих лет большими отрядами, в составе которых были и ученые республиканских научных учреждений.

Послевоенные работы Хорезмской экспедиции по инициативе и под руководством С.П. Толстова приняли большой размах и развернулись на новой методической основе. Это была самая крупная, современно технически оснащенная экспедиция страны. Участие в ее работах помимо археологов и этнографов, принимали географы, геоморфологи, почвоведы, антропологи, что значительно расширяло рамки исследований экспедиции и расширяло их. Здесь впервые С.П. Толстовым были применены аэрометоды: авиаразведка, аэрофотосъемка, аэрофотограмметрия, археологические авиадесанты. Исследованиями были охвачены огромные площади пустынь Приаралья и Прикаспия – Хорезм, древние русла Амурдарьи и Сырдарьи.

В 1953 г. С.П. Толстов был избран членом-корреспондентом АН СССР.

В течение двадцати лет с 1946 по 1966 гг. С.П. Толстов – главный редактор журнала «Советская этнография». В 1951-1970 гг. – председатель Палестинского общества, в 1964 г. – вице-президент Международного союза антропологических и этнографических наук.

С.П. Толстов принимал участие в научной жизни не только этнографов и археологов, но также историков и востоковедов. Он член редколлегии и авторского коллектива «Истории народов Узбекистана» (Т. 1. Ташкент, 1950), «История Узбекской ССР» (Т. 1-4. Ташкент, 1967), руководитель и редактор первого тома «Очерков истории Каракалпакии» (Ташкент, 1964), участвовал в подготовке издания трудов великого хорезмийского ученого X-XI вв. Бируни (М.;Л., 1950).

В послевоенные годы он возглавлял среднеазиатские совещания археологов и этнографов, руководил авторскими коллективами таких обобщающих трудов, в которых участвовали среднеазиатские ученые, как тома серии «Народов мира», «Среднеазиатский историко-этнографический атлас» и др.

В первые же послевоенные годы С.П. Толстов возглавил работу над многотомным капитальным изданием «Народы мира» (Этнографические очерки. М.;Л., 1954-1966. Т. 1-13). Он был организатором, руководителем авторского коллектива и ответственным редактором этого труда, при создании которого заново пересматривались основные концепции и проблемы мировой этнографической науки.

С.П. Толстов – автор более 300 работ, освещающих различные вопросы общей этнографии, истории, археологии и этнографии Средней Азии и многие общие вопросы востоковедения. Крупнейшие из них: «Древний Хорезм» (М., 1947; отмечена Государственной премией в 1949 г.), «По следам Древнехорезмийской цивилизации» (М., 1948), «По древним дельтам Окса и Яксарта» (М., 1962).

Исследователь Средней Азии и Казахстана, С.П. Толстов был одним из крупнейших знатоков исторического прошлого народов этого региона и истоков их культуры, традиционных форм бытового уклада. Нет такой проблемы среднеазиатской этнографии, которая не была бы затронута в трудах ученого. Его концепция этногенеза народов данного региона до настоящего времени является основой разработки этой сложной проблемы и последующие открытия в области археологии, лингвистики, палеоантропологии дают возможность детализировать и углублять ее исследования.

Научная деятельность С.П. Толстова получила высокую оценку в стране и за рубежом.

С.П. Толстов – член-корреспондент АН ГДР (1956), член Азиатского общества в Париже (Франция, 1957), Почетный член Итальянского института Среднего и Дальнего Востока, Парижского азиатского и антропологического обществ, Королевского антропологического института Великобритании и Ирландии, член-корреспондент Школы восточных и африканских исследований Лондонского университета (1964).

С.П. Толстов удостоен званий «Заслуженный деятель науки и техники Узбекской ССР» (1950), «Заслуженный деятель науки и техники Таджикской ССР» (1951), «Заслуженный деятель науки Каракалпакской АССР» (1957).

Заслуги С.П. Толстова отмечены двумя орденами Трудового Красного Знамени (1945, 1957), двумя орденами «Знак Почета» (1953, 1967), орденом Дружбы народов (1975) и медалями «За оборону Москвы» (1944), «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1945), «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946), «В память 800-летия Москвы» (1948).